Однако, несмотря на ограниченное количество ресурсов, которые тратились на производство игрушки, и на то, что кустарная игрушка в массе своей шла на экспорт, большинство советских детей все же играли самодельными, а не кустарными или фабричными игрушками . В самом деле, в советскую эпоху существовал целый жанр литературы, посвященный изготовлению игрушек из подручных материалов. Эти практические руководства были призваны поощрять в детях самостоятельность и поддерживать родителей в период тягот, которые в будущем,
с приходом коммунизма, должны былы неминуемо смениться всеобщим благоденствием. В этом жанре можно выделить один особо примечательный пример: книжка «Мы лепим». Эта 11-страничная книжица 1931 года художественное произведение для детей, а не практическое пособие для взрослой или смешанной аудитории . Герой книжки, маленький мальчик Вася, показывает своему другу, что делать с глиной, добытой на берегу реки. Вася лепит игрушки: лошадь и птичку. Затем его друг тоже лепит игрушки, и они оставляют их сохнуть на ночь. На следующий день мальчики берут игрушки с собой, чтобы показать друзьям, и тогда все начинают лепить.
Нет никаких доказательств, что этот рассказ изображает советских детей хоть сколько-нибудь реалистично и что им действительно нравились самодельные игрушки. Скорее, в книжке «Мы лепим» содержится нарратив, который взрослые из лучших побуждений сконструировали для своих детей. Без сомнения, советские дети играли с самодельными игрушками. К примеру, даже видный большевик Александр Шляпников отметил в письме 1930 года, что его сыну нравится играть с игрушечными машинками, которые он сам сделал для него . Однако даже это документальное свидетельство представляет нам взрослый взгляд на детское восприятие. Это не дает нам достаточно сведений о том, как в действительности подобная игрушка воспринималась ребенком.
Ил. 13.4. Константин Кузнецов. Мы лепим. 1931
И все-таки книжка «Мы лепим» интересна тем, какой материал она предлагает детям для поделок. Это глина тогда как в большинстве подобных пособий говорится о палочках, картоне, сосновых шишках и картофелинах. Следует отметить, как выглядят иллюстрации с игрушками, которые предлагается лепить детям. Игрушки мальчика Васи невероятно похожи на вятскую глиняную игрушку из роскошно иллюстрированного объемного тома Абрамова и Бакушинского. У птички-свистульки, которую сделал Вася, не просто очертания глиняной фигурки: по форме она повторяет русскую народную игрушку. А в облокотившемся на лошадь всаднике (ил. 13.4) безошибочно угадывается форма вятского всадника, тело которого слито с телом лошади в единую линию и выделено только краской.
Логика иллюстраций книжки «Мы лепим» в неявной форме следует той же риторике инфантилизации, которую мы встречали выше в исследованиях тех лет о народных игрушках. Подразумевается, что если крестьяне могли делать свои типичные, простые по форме игрушки из такого простого материала, как глина, то, конечно, умные и воодушевленные дети нового Советского Союза тоже смогут сделать эти классические игрушки но уже на новые, современные сюжеты. На последних страницах книги мы видим маму с ребенком в современных купальных костюмах, поезд и трактор. Однако в книге не уделяется внимания тем практическим и техническим трудностям, которые сразу возникли бы у ребенка, попытайся он слепить из глины такой трактор, не говоря уже о гусе с длинной шеей, который изображен несколькими страницами ранее.
нами примеров не идет речи о душевной болезни, имеет место слияние первых двух персонажей из списка Леви-Стросса что я и пыталась доказать в этой главе. «Примитивными» Леви-Стросс называл местные сообщества, населяющие незападный мир: австралийских аборигенов, народы кенья и каяны острова Борнео, народы Якутии и Сибири .
Особенно яркий пример отождествления таких «экзотических» и «примитивных» людей с народом, живущим в том же географическом регионе, что и носители якобы продвинутой западной культуры, находим, как это ни странно, в книжке без текста «Мои игрушки». Семь из восьми страниц этой книжки содержат изображения игрушек например, лодки или юлы. Иллюстратор Давид Штеренберг объединил образ ребенка с образом «экзотического» и «первобытного» человека, включив в этот ряд изображения обезьянки, попугая и полностью черной фигурки с ручками-палочками, задрапированной отрезом красной ткани, который прикрывает ее бедра и одно плечо. Полуголое тело, красная ниспадающая ткань и отчетливо короткие волосы этой фигурки создают карикатурный образ африканца, живущего к югу от Сахары. Аналогичным образом в 1929 году рисовали африканцев в детской книжке «Дети негров» Михаил Езучевский и Василий Ватагин .