Я вызвал Себастьяна.
Дворецкий появился на пороге, ожидая моих указаний. В соседней комнате я чувствовал присутствие Глеба и Алины они, очевидно, ждали меня для вечернего отчета по безопасности и строительству. Они ждали серьезных, стратегических решений.
Я посмотрел на Себастьяна.
У меня для тебя новое, самое важное на данный момент, поручение.
Дворецкий выпрямился, его лицо стало сосредоточенным. Алина и Глеб за стеной, я уверен, тоже навострили уши.
Найди мне повара, произнес я.
Себастьян непонимающе моргнул.
Простите, господин?
Ты меня слышал, я откинулся в кресле. Мне нужен повар. Не просто хороший повар, а гений. Человек, который понимает еду как искусство. Это твой главный и единственный приоритет на ближайшее время. Важнее строительства, важнее безопасности.
В комнате повисла тишина. Я чувствовал, как за стеной ментальные шестеренки в головах Алины и Глеба со скрежетом пытаются обработать этот приказ. Я почти физически ощущал их недоумение. Их таинственный, могущественный наниматель, который ломает умы, двигает горы и противостоит кланам, только что объявил поиск повара своей важнейшей задачей.
Себастьян, в отличие от них, оправился от шока первым. Его лицо снова стало непроницаемым. Он был идеальным слугой. Не анализировал приказы, а их исполнял.
Слушаюсь, господин, с легким поклоном произнес он. Я немедленно займусь этим.
Себастьян, к его чести, воспринял мой, казалось бы, абсурдный приказ с абсолютной, почти военной серьезностью. Он не стал задавать вопросов. Он понял главное: для нового господина не существовало «важных» и «неважных» дел. Были лишь задачи, которые должны быть выполнены с максимальной эффективностью.
И он превзошел самого себя.
Используя мои финансовые ресурсы и свои старые связи в высшем свете, он организовал то, что мои суетливые «родственники», подслушивающие из-за дверей, тут же окрестили «Великим Кулинарным Судом».
Слух о том, что загадочный и богатый Калев Воронов ищет личного повара и готов платить за это целое состояние, разлетелся по городу со скоростью лесного пожара. Для местной кулинарной элиты это был не просто шанс заработать. Это был вызов. Возможность доказать свое превосходство и получить самого потенциально влиятельного патрона в регионе.
На следующий день, с самого утра, к воротам поместья Вороновых, которые Себастьян предусмотрительно приказал отмыть и смазать, начали подъезжать автомобили. Из них, один за другим, выходили напыщенные,
одетые в белоснежные кители мужчины с лицами, полными чувства собственной важности. Это были лучшие из лучших: шеф-повара ресторанов с нишленовскими звездами, личные повара иных кланов, победители всевозможных кулинарных конкурсов. Каждый из них прибыл со своей командой ассистентов, которые тащили за ними ящики с редчайшими ингредиентами: от выдержанной в горных пещерах говядины до трюфелей, доставленных утренним рейсом.
Кухня поместья, не видевшая такой активности уже лет пятьдесят, превратилась в гудящий улей. А я я сидел в большой, пустой столовой за длинным, натертым до блеска столом. Передо мной была лишь одна тарелка, вилка, нож и бокал с чистой, холодной водой. Себастьян, исполнявший роль церемониймейстера, торжественно вводил кандидатов по одному. Представление началось.
Первым был мсье Жан-Пьер, местная кулинарная знаменитость, известный своими, как он их называл, «деконструкциями» классических блюд. Он вошел в столовую с таким видом, словно был не поваром, а божеством, сошедшим с небес, чтобы осчастливить меня своим присутствием.
Господин Воронов, пропел он с сильным, наигранным акцентом, сегодня я представлю вам не просто еду. Я представлю вам воспоминание. Воспоминание о воскресном ужине у вашей бабушки. Я называю это блюдо «Эссенция Жареного Цыпленка».
С этими словами его ассистент с благоговением поставил передо мной тарелку. Она была огромной, белоснежной, и почти абсолютно пустой. В центре, на пересечении трех капель какого-то соуса, возвышалась горка белой пены, а на ее вершине, словно корона, лежал один, крошечный, идеально квадратный кусочек хрустящей куриной кожицы.
«Анализирую, Ваше Темнейшество, тут же вмешалась ИИ. Соотношение тарелки к еде составляет примерно сто к одному. С точки зрения эффективности катастрофа. С точки зрения пафоса зашкаливает».
Я молча взял вилку. Мсье Жан-Пьер наблюдал за мной, его лицо выражало самодовольное предвкушение. Он, очевидно, ждал, что я сейчас заплачу от нахлынувших чувств.
Я аккуратно подцепил кусочек кожицы и отправил его в рот. Затем зачерпнул немного пены. Я не просто попробовал, а проанализировал структуру, температуру, баланс соли и кислоты. Послевкусие.
Прошла долгая, напряженная минута.
Ваша «эссенция», мсье, произнес я наконец, глядя ему прямо в глаза, имеет вкус разочарования моих родителей, если бы они у меня были.
Ухмылка на его лице застыла.
П-простите?
Вы взяли цыпленка, продолжил я ровным, безэмоциональным голосом, существо, которое прожило свою короткую, но полную смысла жизнь. Вы убили его, ощипали, зажарили, извлекли из него вкус, а затем превратили его в воздух. В пену. Вы взяли суть и заменили ее формой. Вы не деконструировали блюдо, вы его аннигилировали. В этой пене нет ни воспоминаний, ни вкуса. Только тщеславие повара, который считает, что он умнее продукта, с которым работает. Слишком много воздуха, слишком мало цыпленка.