Я встал. Выставил вперёд руки. И создал щит. Огромный, до неба. Не из «Зеркала» или «Чешуи». А из чистого, белого света. Из своей души. Самое мощное плетение. И тьма врезалась в него. Мир содрогнулся. Я стоял, и мой щит трещал, но держался.
Помогите мне! крикнул я.
Игнат и Дамиан встали рядом. Они вложили свою силу в мой щит. Пространство. Тьма. И Свет. Три силы против одной, первобытной. И в этот момент, на границе двух реальностей, я услышал его голос у себя в голове. Голос Корфа.
«Ты не понимаешь, Петя! Обстоятельства делают людей! Это не наша заслуга, что мы добрые или злые! Это просто условия, в которые нас поставили!»
Я чувствовал, как его сила слабеет. Его ненависть, его боль. Он был частью этой тьмы.
Я знаю! крикнул я ему в ответ, пробиваясь сквозь его защиту. Но я выбираю свой путь!
Я прорвался через тьму. Я увидел его. Он стоял, истощённый, почти прозрачный. Я окутал его своим эфиром, готовый уничтожить.
Убей меня, прошептал он. И ты вернёшься домой. Навсегда. Это единственный способ разорвать связь.
Вернуться домой. К своей серой, но простой и понятной жизни. Где не было этого ужаса.
Я вспомнил Лину. Её смех. Её тепло. Я вспомнил Дамиана, протягивающего мне камень связи. Вспомнил Игната, кричащего «Брат!». Вспомнил старого князя Шуйского, предлагающего мне убежище. Вспомнил даже суровое уважение магистра Громова.
Этот мир, такой жестокий и чужой, стал моим.
Но я понимал другого выхода нет. Я направил весь эфир в него, готовясь и самому покинуть этот мир.
Он смотрел на меня, не понимая. А затем его пергаментное лицо начало разглаживаться. Безумный фиолетовый огонь в его глазах погас, сменившись удивлением. Он снова становился Петей. А потом он просто растаял. Исчез. Вернулся в общий поток Сети. Чистым.
Я рухнул на колени без сил. Тьма окутала меня.
Надо мной склонились два лица.
Петя! кричал Дамиан.
Брат! кричал Игнат.
Лина прошептал я. И отключился.
Я разлепил тяжёлые, словно свинцовые, веки. Белый потолок. Знакомая комната в лазарете. На мгновение мне показалось, что всё это был лишь лихорадочный сон. Что сейчас войдёт нянюшка Агриппина и скажет, что я слишком долго спал после дуэли.
Очнулся, герой, услышал я знакомый, уставший голос.
Рядом с кроватью стоял лекарь Матвеев. Он выглядел постаревшим, но на его лице была слабая, искренняя улыбка. За его спиной стояла Агриппина, и она смотрела на меня с такой теплотой и слезами на глазах, что моё сердце сжалось.
Я был в шоке. Я был ещё здесь. В этом мире.
Но как? прохрипел я. Мой голос был чужим, слабым. Корф он сказал что связь разорвётся
Перстень, сказал Матвеев, подходя ближе. Он осторожно взял мою руку, на которой всё ещё тускло светился алый камень, теперь покрытый сетью тончайших трещин. «Гладиатор Света». Лина Полонская создала не просто артефакт, а якорь. Когда ты направил в него всю свою сущность, всю свою волю и он
запнулся, твою любовь, он не просто защитил тебя. Он вплёл твою душу в саму ткань этого мира, используя её как точку привязки. Он не позволил Сети забрать тебя. Ты привязал себя к ней, Алексей. Намертво.
Я лежал и слушал его. И слёзы хлынули из моих глаз. Это были не слёзы радости или горя. Это были слёзы человека, который прошёл через ад и вернулся. Который обрёл дом там, где меньше всего ожидал.
Я провёл в лазарете три дня. Три тихих, спокойных дня. Моё тело и эфирное поле восстанавливались с невероятной скоростью, словно сама Сеть теперь лечила меня. В эти дни ко мне приходили посетители.
Первой пришла Лина. Она вошла тихо, без своей обычной шумной энергии. Села на стул рядом и просто взяла меня за руку. Мы долго сидели молча. И в этой тишине было сказано больше, чем в тысячах слов. Мы оба были изранены, мы оба заглянули в бездну, но мы были вместе.
Потом пришли они. Дамиан и Игнат. Мой друг и мой «брат». Они стояли в дверях, неловкие, не зная, что сказать.
Спасибо, сказал Игнат, и его голос был полон сложных, противоречивых чувств. Он смотрел на меня, видя во мне и спасителя, и того, кто занял место его настоящего брата.
Ты спас меня, брат.
Ты спас нас всех, Петя, поправил его Дамиан, и впервые на его лице была не усмешка, а тень настоящей, искренней улыбки.
От них я и узнал новости.
Ректора Разумовского арестовали в тот же день. Когда они вернулись в Академию, гвардия Полонских и Одоевских уже ждала его. Он не сопротивлялся. Говорят, когда с него сняли ментальные щиты, он выглядел как сломленный старик. Вся его связь с Магистром, с его тёмной волей, исчезла, оставив после себя лишь пустоту и вину. Его увезли в Ледяную Цитадель Голицыных, ту самую тюрьму для магов, ждать суда. Новым исполняющим обязанности ректора, к всеобщему изумлению, стал магистр Громов. Совет решил, что в такие смутные времена Академии нужен не политик, а солдат.
Мой «отец», Дмитрий Воронцов, и князь Голицын были опозорены. Их ложь, их интриги всё вскрылось. Их лишили права голоса в Совете на десять лет и обязали выплатить огромную компенсацию Роду Шуйских. Мой отец заперся в монастыре и никого не принимал. Голицын же, говорят, устроил своему сыну Родиону такую порку, которую тот запомнит на всю жизнь.