Разберёмся, прорычал Шукшин. Ладно, я подумаю. Пошли, а то нас уже заждались.
Кроме меня в доме остался и Владимир Высоцкий. Его почему-то тоже не приписали ни к одной из десяти творческих бригад. И теперь он бренчал на гитаре, оглашая дом печальными
аккордами, и сочинял песню на тему: «Почему аборигены съели Кука?». И если я работал тихо-мирно и никому не мешал, то Владимир Семёнович каждые десять минут спускался из мансарды и повествовал о непростых отношениях между дикими аборигенами и известным мореплавателем специально для меня.
Послушай, Феллини, новый припев написался, сказал он, заглянув на веранду.
Издеваешься? прорычал я.
Так в последний раз, улыбнулся детской наивной улыбкой будущий кумир миллионов и, ударив по струнам семиструнной гитары, запел:
Но почему аборигены съели Кука?
За что неясно, за что неясно.
Мне представляется совсем простая штука.
Но про неё петь неловко, а напрасно.
Как? Ха-ха-ха! загоготал он.
Вы-соц-кий! рявкнул я. Не издевайся, прошу тебя как интеллигентного человека в последний и крайний раз. Какая тебе штука представляется?
Ясно какая, захихикал поэт, «мужской корень женьшень». А что? У аборигенов так заведено. Если ты съел ноги своего врага, то будешь быстро бегать. Проглотишь мозг, начнёшь соображать, как Эйнштейн.
И если съешь ты хрен без соли и без лука, то будет сильным твёрдым длинным, как у Кука! пропел я, раздражённо выкрикнув имя прославленного морехода. Так Умоляю, дай поработать!
Да, работай, кто ж тебе мешает? пробурчал Высоцкий и, отставив гитару, подошёл к моей пишущей машинке и взглянул на буквы, которые я с большим трудом напечатал одним пальцем. Не густо, усмехнулся он, увидев всего три предложения.
«Попишешь тут», зло подумал я, так как кроме хулиганского музицирования, мысли нет-нет да и возвращались к теме моего отравления. Я даже схему нарисовал: кто, где находился, когда в мой лимонад плеснули приворотного зелья. И около стола находились: сестры Вертинские, Фатеева, Кустинская, Валентина Титова, Люда Марченко и Валя Малявина. Я-то грешным делом сразу подумал на нашу гримёршу Лидию Сергеевну. Однако она сидела около Гены Шпаликова и слушала, как тот поёт. Получалась очень запутанная комбинация. Это только кажется, что тема деревенской магии со своими порчами, сглазами и приворотами ерундовая. На самом деле в артистической среде, где народ впечатлительный, эмоциональный и суеверный, подобное случается на регулярной основе.
Допустим, смотришь на известного артиста, статного и красивого мужчину, на которого вешаются поклонницы. И вдруг, как по волшебству, рядом с ним оказывается неприметная и порой даже несимпатичная женщина. Однако такое «семейное счастье» бывает горьким и скоротечным, ибо артист начинает пить как не в себя, стремительно теряет здоровье, работу, попадает в разные неприятные передряги и кончает жизнь трагически в течение трёх-пяти лет. Я покосился на Высоцкого и вспомнил, что у него тоже в последние три года жизни появится юная поклонница.
А здоровскую ты историю вчера Васе Шукшину рассказал, хохотнул он. Кстати, он уже и название придумал для фильма «Один в поле».
Какой «Один в поле»? опешил я. Я вчера просто пошутил.
Ты пошутил, а он сценарную заявку с самого утра строчит, пророкотал Владимир Семёнович. Стрельба, погони, драки, а какие диалоги можно шикарные написать: о жизни, о любви, о перерождении. О том, что у каждого человека всегда есть второй шанс, чтобы свою судьбу переиначить. Эх, я бы сыграл такого отчаянного парня. Надо будет с Васей это дело обмыть и обмозговать, ха-ха.
Снимайте, что хотите, только дайте человеку поработать, буркнул я и уставился на начало своего нового сценария.
Как вдруг на крыльцо дачи ворвалась наша администратор Фрижета Гургеновна. Она несколько раз тяжело вздохнула, пытаясь восстановить, сбившееся от бега, дыхание и выпалила:
Феллини, бросай всё! Там в кинохранилище твой фильм сожгли!
Глава 12
Фрижета Гургеновна, дабы успокоить меня, аккуратно гладила по плечу, а за спиной сурово сопел Владимир Семёнович Высоцкий. И сама эта дикая ситуация, что какой-то идиот и недоумок, желая отомстить, дошёл до порчи государственного имущества, требовала какой-то
моей реакции. Поэтому выждав три секунды, я закричал, словно мне шарахнули по пальцу молотком:
Суки! Сволочи! Ненавижу!
Ничего-ничего, зашептала Фрижета, негативы на киностудии сохранились, снова всё смонтируешь. Время-то ещё есть.
Это, дорогая Гургеновна, преступление перед человечеством, это похуже выстрела в товарища Ленина и в товарища Пушкина, прошипел я, закрыв лицо руками. Время, конечно ещё осталось, и по второму разу фильм смонтировать проще, чем в первый раз. Но мне нужен список всех сотрудников киностудии, кто работает на фестивале. Я их просто обязан опросить, потому что в каждом деле есть человек, который что-нибудь да знает.
Зачем тебе, Феллини, этим пачкаться? пророкотал Высоцкий. Пиши заявление в милицию, пусть она и разбирается.
Не надо в милицию, пролепетала наша администратор, которая первая попадала под подозрение.
Всё верно, кивнул я, убрав руки от покрасневших глаз. Обвинят невиновную Фрижету Гургеновну, ничего не докажут, но испортят репутацию и всю будущую карьеру. Поэтому поступим следующим образом: мы сейчас идём в буфет пить успокоительный кофейный напиток. А ты, дорогая Гургеновна, всё это замети и выброси. А кто спросит: «где мой детектив?», скажешь: «Феллини увёз на киностудию». Я подтвержу. Ничего, разберёмся, улыбнулся я и подмигнул своим ошарашенным коллегам.