из плоти и крови с удивительной скоростью и мастерством. Аэлион уклонялся и уворачивался от поющих лезвий, парировал самые сильные удары, а затем наносил ответный удар.
Когда я разобрался в ходе поединка, я не смог отвести от него глаза. Бой имел почти балетный характер, мерцающая серия переплетенных конечностей, металла и плоти, острые края которые не дотягивались друг до друга на миллиметры. Как долго они этим занимались? Часами, насколько я знал. Сервитор, как я догадывался, нисколько не устал испытание было для человека.
Все закончилось так, как и должно было, хирургическим ударом по горлу сервитора гладиус мелькнул, прокладывая себе путь через извивающиеся оружейные конечности, и с тупым лязгом ударил по намеченной цели.
Машина тут же остановилась, ее лезвия зависли в воздухе, огни на броне погасли. Аэлион отступил назад, тяжело дыша, и клубы дыма медленно рассеялись вокруг него. По периметру ямы зажглись светильники, а на дальней стене открылся ряд тяжелых дверей. Полдюжины техножрецов вышли из тени и принялись осматривать повреждения своего создания.
И только тогда меня заметил Аэлион. Он подошел ко мне, держа клинок в руке. Его туника промокла от пота. Его светлые волосы были коротки острижины, а глаза имели бледно-карий цвет. Хотя его телосложение и выглядело грозно, смотреть на него было неприятно. Его кожу испещрали узлы управления броней, старые шрамы и следы вторичной аугметики. Мышцы выглядели скорее абсурдно, чем величественно, хотя, очевидно, они отличались эффективность.
Ты летописец, произнес он, потянувшись за полотенцем, чтобы вытереть пот со лба.
Я поднял на него глаза. Его запах был несколько подавляющим резкая химическая смесь, которая напоминала мне скорее перегретую машину, чем смертное тело.
Да. Это выглядело впечатляюще.
Аэлион фыркнул.
Впечатляюще, когда борешься с живым существом. Затем он усмехнулся. Подумал о своих шансах?
Я громко рассмеялся.
Он убрал свой клинок в ножны, взял халат и накинул его на эти смехотворно увеличенные плечи.
Так чего же ты хочешь? спросил он, когда дверь в тренировочную яму открылась.
Открытий. Чтобы понять.
Он двинулся дальше по коридору, и я последовал за ним. Вскоре мы уже шли по тускло освещенном маслянистому подземному миру малоизвестных мне частей корабля. Вокруг нас суетились слуги, их лица были скрыты под плащами, и они низко кланялись Аэлиону, когда он проходил мимо них.
Лучше тебе стать свидетелем настоящей битвы, сказал Аэлион. Это просто, чтобы оставаться в форме.
По-моему, все выглядело достаточно серьезно. Оно могло ранить тебя.
Он повернулся и посмотрел на меня, на его больших губах заигарала улыбка.
Думаешь, оно смогло бы задеть меня?
Я не знаю. Да?
Если бы оно коснулось, то я бы доложил об этом своему сержанту для покаяния.
Я попытался представить, как Бел Сепатус говорит то же самое, но у меня не получилось. Аэлион казался более простым, более энергичным, более харизматичным. Несомненно, в его голове было меньше значимых вопросов долгосрочного стратегического значения, и он не был обременен долгом командования, но контраст все равно был очевиден. Он мне нравился. Мне нравилось, что такое поведение оказалось присуще и легиону, и что не все они раздражительные, скрытые души.
Он отвел меня в свою комнату, расположенную несколькими палубами выше. Я понял, что это, должно быть, большая часть, и постарался вести себя почтительно. Мы разговаривали, пока он, совершенно без стеснения, раздевался и принимал душ, после чего облачился в сменную одежду, которая скрыла большую часть тяжелой железной конструкции на его торсе и плечах. Он с радостью обьяснил основные положения и структуры, в соответсвии с которыми он работает. Аэлион дал мне представление о характере действий отряда, о предпочтениях и доктринах легиона. Он рассказал о более древней истории, хотя многое из этого происходило до его появления. Он откровенно излагал свои взгляды на крестовый поход.
Великий поход вперед, горячо говорил он. Выражение гениальности нашего вида. Мы лишь Его инструменты, но не смотря на это, я рад участвовать в этом.
Должно быть, это тоже тяжело, произнес я. Терять сослуживцев. Всегда находиться на войне.
Аэлион пожал плечами.
Для тебя, возможно. Для меня нет. А что еще остается? Я едва помню, что было до того, как я стал тем, кто я есть. Он снова усмехнулся, он часто так делал. И то что я есть, это прекрасно.
Это было хвастовство, и он знал это. Тем не менее, я не мог не согласиться.
Я не радуюсь смерти своих братьев, продолжил
Аэлион. Но я и не оплакиваю их. Мы созданы для этого, и единственный для нас позор умереть без славы.
Или чести.
Слава. Я хочу, чтобы мое имя помнили. Я хочу, чтоб люди думали, что я умер не зря, и что я забрал с собой тысячу врагов Императора.
Насколько ты близок к этой цифре?
Уже близко.
Я оглядел комнату. Она была так же изыскано украшено, как и все покои Кровавых Ангелов. На стенах висели гобелены, каждый из который представлял собой запись знаменитого боя. В нишах мягко горели свечи, и свет излучал тепло и колебался. На колонне в углу стояла скульптура из темной бронзы голова, изображающая самого Аэлиона.