«Продоотряд», в который забрили Максимова, пахал под Ярославлем. Когда работы подходили к концу, пошел слух, что перебросят на строительство коровников. Домой отпускать не будут. Такой расклад Максимову не светил, кровь из носу нужно было проникнуть в Москву до холодов.
Но просто ударится в бега было глупо. Все равно нашли бы и влепили года два тех же работ, но уже с приставкой «исправительные». То есть под конвоем и даром. В продотряде платили гроши, но можно было пить, гулять, драться, но не до смерти, короче, отдыхать в полный рост после выполнения дневной нормы. Но из лагеря ни ногой. Дезертиров ловили, судили товарищеским судом, выступавшие получали недельный отпуск, поэтому отбоя не было от желающих заклеймить позором беглеца, и торжественно отправляли в соседний ИТЛ.
Максимов месячной пахотой на раскисших полях заметал следы. «Липовые» документы с печатью лагеря приобретали силу, по ним можно было протянуть минимум полгода, если не нарываться на крупные неприятности. Он считал, что пролежал на грунте достаточно, чтобы всплыть с новыми документами, и пахать «на хозяина» еще неизвестно сколько не входило в его планы.
Начальник продотряда, он же по совместительству председатель Совета бригадиров, майор Колыба, любил письменные приказы. Развешивал во всех бараках, чуть ли не на каждом столбе, украшая снизу немудрящей подписью и почемуто красной печатью. Эта майорская закорючка, попадавшаяся на глаза на каждом шагу, и стала основой плана.
Сознательно нарвавшись на скандал с майором, Максимов както вечером оказался лежащим на полу хозяйского кабинета с екающей
торчал на верхней кромке крыши. Сегодня мешка не было. Но из едва приметной амбразуры поднимался прозрачный столбик пара. Мысленно прикинул сектор обстрела и опять усмехнулся. Он стоял в самом центре.
У э т и х , Максимов всегда называл тех, на другой стороне, «эти», раз и навсегда проведя незримую границу, чтото изменилось в дворцовых раскладах или окончательно поехала крыша. Домен с каждой неделей все больше и больше походил на крепость, готовую к осаде. От Большого Домена, как повелось, старались не отстать маленькие доменчики в провинции. По всей стране центры городов, захваченные новой номенклатурой, превращались в крепости. Феодальщина, едва прикрытая православным славословием и демагогией «славянского патриотизма», перла из всех щелей.
Но сейчас все стало гораздо серьезней. По всем признакам шла усиленная подготовка к боям в городе. Кто и с кем будет воевать за Домен, Максимов не знал. Это была уже не его игра. Но то, что очень скоро будет проведена чистка города и ужесточен режим проживания, касалось его непосредственно.
«Пора. Уже коекому намозолил глаза», решил Максимов, заметив, как завозились в припаркованном на углу «жигуленке».
Обязательная в таком месте «наружка», наплевав на инструкции, во всю жгла казенный бензин, греясь всей бригадой в машине. Бередить в такую погоду их профессиональную подозрительность и искушать судьбу Максимов не хотел.
Ленивой походкой он пошел вдоль эстакады к Масловке.
Прямо по курсу в сером небе торчала Останкинская башня, за спиной, по левую руку, небо царапала ракетообразная высотка на Соколе.
Максимов бросил взгляд через правое плечо на шпиль гостиницы «Пекин».
«Интересно, почему до сих пор и ее не переименовали? Назвали бы «Харбин». И овцы целы, и волки сыты. И патриотично, и китайцы не в обиде. Хотя, нет, есть коекакие новшества. Можно сказать, прогресс науки и техники на службе человека!»
Там, на шпилях высоток находились технические посты «Службы мониторинга социальной среды». Немного заумное название. От многочисленных служб анализа общественного мнения, расплодившихся за годы демократии, она отличалась, как фельдфебель от монашки. Служба «пасла» социально неблагонадежных. То есть потенциально всех.
Все было организованно научно и достаточно подло, но эффективно. Чтобы не переполнять тюрьмы, на кисть «профилактируемого» намертво прикреплялся толстый браслет. Миниатюрный передатчик в нем позволял следить за всеми передвижениями человека в границах города.
Сеть технических постов, размещенных на крышах московских высотных зданий, накрывала город невидимым покрывалом. Если поблизости от «профилактируемого» отмечалось «антисоциальное действие», а сюда включалось все, от заурядной пьяной драки до массовых беспорядков и стихийных митингов, сигналом с пульта бедняга на несколько минут погружался в шоковое состояние. Народ метко окрестил браслеты «торпедой», в память об известном средстве борьбы с алкоголизмом, а обладателей браслетов величал «товарищами зашитыми» и «торпедоносцами».
Раз в месяц обладатели чудобраслетов были обязаны являться в районные пункты «Службы» для смены батареек в браслете и профилактической беседы. Многие не возвращались. По совокупности правонарушений они «профилактировались» надежным дедовским способом к стенке.
Вот такой вышел фортель с эволюцией мобильной связи в стране. Хотели, чтобы «как у них», а вышло как всегда «как у нас».
Максимов до сих пор до браслета не дослужился. И был уверен, что никогда не увидит эту штучку на своей правой кисти. Для таких, как он, власти на браслеты не тратились.