2
В журнале по противопожарной безопасности я расписывался, как все. И инструкцию примерно помнил! Всегда думал, что если уж попаду в задымлённое помещение, то не растеряюсь тряпку мокрую на лицо, ползком, где воздух почище. Но никто не предупреждал, где взять воду в тесном захламлённом коридоре, стремительно наполняющемся дымом.
Шмакин! Серёгин! крикнул я, продираясь между предметами, которых, как будто становилось больше, запнулся за какую-то верёвку и полетел вперёд.
Пола в положенном месте под руками не оказалось! Лестница, узкая, с мелкими ступеньками. Летел кубарем, плохо соображая, и в конце здорово приложился спиной о какой-то сундук ни вздохнуть, ни крикнуть. В голове поселился противный монотонный свист. И ещё одинокая мысль: ну всё, пиндык, приплыли, так тут и угорю.
Дым сделался плотным и сизым, едким, словно кто-то подкинул в костёр старых портянок. Лестницу заволокло целиком. Где-то кричали, и, кажется, лопались стёкла. У самого пола в точном соответствии с инструкцией остался просвет почище. Я с стиснул зубы, перевернулся на бок и подумал, что не хочу выбирать между перспективами задохнуться или сгореть под рухнувшей деревянной кровлей. И кажется, вон оттуда тянет воздухом. Если ползти
Из дыма на меня выскочили и чуть не наступили чёрные сапоги внушающего размера. Кто-то, смутно различимый в дыму, подхватил меня под мышки и поволок. Кашлял, но не бросал. Несколько раз я чувствительно приложился рёбрами о пороги, но страстно желал только одного чтобы этот кто-то добрался до выхода и рук не разжал.
Ефим! Ефим, держи! дым поредел. Улица! К тащившему меня мужику кинулся ещё парень, подхватил меня под ноги и помог тащить в сторону.
Сомлевши?
Не знаю! Лежал. Баба Шура?
Нету!
Воды давай!
Мужики сложили меня в углу двора, между кирпичной стенкой и поленницей, прямо на траву. Ефим окатил первого двумя вёдрами воды из бочки, подставленной под сток крыши пристройки, тот закрыл лицо мокрым рукавом и снова кинулся в дом. Вокруг метались, кричали музейные работники, передавали вёдра. Отчаянно звонили колокола. Господи, так голова болит, ещё и звон этот! Чего они посреди дня?
Я прислушивался к шуму улицы, пытаясь разобрать за колокольным звоном звуки приближающихся пожарных сирен. Раздражало, что не могу говорить, только сипеть. Встать тоже не могу. Еле как приподнялся, оперся спиной о стенку. Мальчишки выскочили или нет? Или их уже к центральному входу вывели? Музейщики вели себя странно. Из окон второго этажа кто-то выбрасывал предметы. Что-то толстое выпало, вроде свёрнутого одеяла. Из экспозиции господского быта, наверное. Следом выпрыгнула женщина в дымящемся платье, её сразу окатили водой, всё из той же бочки. Почему водой тушат? Где огнетушители? Любители старины, тоже мне.
Лошадей! Лошадей выводите! истошно завопил кто-то. На Жандармскую огонь пошёл!!!
Из дома выскочил тот мужик, что меня выволок. На плече он тащил ту самую бабулю, с которой началась вся катавасия. Только на этот раз была она нисколько не прозрачной.
И я вдруг со стеклянной ясностью понял, что все эти люди вовсе не музейные работники. Они тут просто живут. В каком-то наверное, тысяча восемьсот с чем-то году.
Полагаю, неудачное выступление декабристов случилось довольно давно, потому что вот этот дом-музей Трубецких, который прямо сейчас на моих глазах рухнул, не выглядел недавно построенным, скорее, наоборот.
Воды! Воды давай!
Нету больше!!!
Свист в моих мозгах усилился нестерпимо. Это поехавшая крыша даёт последний гудок, подумал я и отрубился.
3
Пахло чем-то медицинским. Не знаю, что это, на ум приходило только слово «камфора» (подозреваю, никакого отношения к текущим обстоятельствам не имеющее).
Я открыл глаза. Так. Похоже, кто-то пожертвовал на благое дело слегка обгорелые мешки такие, знаете, жёсткие, вроде крапивных.
На мешках лежали или сидели пострадавшие, ожидающие своей очереди. Не так много, как можно было ожидать. Между рядами сосредоточенно перемещался мужик в уже изрядно испачканном сажей белом халате. Такой в кино «Собачье сердце» был у профессора Преображенского, с завязками на спине. Санитар? Нет, скорее, доктор.
Отдельно, выполняя докторские указания, суетились две немолодых монахини, в чёрных глухих одеяниях, и в белых фартуках поверх.
Оклемались? устало и немного сердито спросил голос с другой стороны. Я, опасаясь нового приступа свиста, осторожно повернул голову. Ага. Этот точно санитар. Здоровенный детина, и больного на руках утащит, и буйного скрутит.
Та вместо голоса сплошной сип.
Имя-звание? санитар насупил брови и приготовился писать огрызком карандаша в изрядно замусоленном журнале.
Растерянность вдруг накрыла меня панической атакой.
А как к-х-х А как кха-рх я пытался спросить: «А какой сейчас год?» и никак не мог выговорить фразу до конца.
Акакий Акакиевич, что ли? сердито спросил санитар.
Это предположение меня неожиданно протрезвило.
М-м-м! отрицательно помаячил я пальцем.
Встать можете? решил зайти с другой стороны Балда от медицины и протянул мне руку.
Я с удивлением обнаружил, что могу и сесть, и даже, с осторожностью встать. Тело, конечно, ныло с лестницы же сверзился но ходить могу.