Собирайтесь, мужики! бодро скомандовал он. Хижняк, Коробков, берите раненого. Потом вас сменят.
Свиридов специально назвал эти две фамилии, зная, что оба они его послушают. Но просчитался. К носилкам подошел один Хижняк. Коробков с места не тронулся.
Коробков! Вы что, не слышите?
У меня ноги болят, отозвался тот. Что, моложе никого нет? Да и куда, собственно говоря, вы собираетесь нас вести?
Надо разбегаться, отрывисто проговорил Чесноков. Или ты нас в Приозерск так дальше и погонишь табуном?
В Приозерск мы не пойдем, сказал Свиридов, стараясь казаться спокойным. Мы пойдем к нашим.
Каким нашим? прищурился Чесноков. Твоя власть кончилась, немцы теперь кругом. И власть, значит, немецкая. Ну, мне это до лампочки. Я с тобой не пойду, начальник, не по дороге! Документики можешь себе на память оставить. А мы с Петей своей дорогой пойдем. Да не гляди, не гляди на меня так. И автоматом не больно махай, мать твою так... У нас тоже кое-что есть.
Он мотнул головой в сторону Хижняка, который стоял у носилок, опираясь на винтовку. Чесноков продолжал, обращаясь к остальным:
Чего молчите? Или так до Москвы за ручку с дяденькой начальником пойдете?
Григорий, пожалуй, дело предлагает, неожиданно поддержал его молчаливый, обычно старавшийся держаться в стороне Никита Болдырев. Убитых найдут и возьмутся лес прочесывать. Каюк нам тогда! Надо разбегаться.
Уперев руки в бока, Чесноков стоял перед Свиридовым, улыбаясь во весь рот.
«Ну, началось, напрягаясь, подумал Андрей. Сейчас влезет Рогозин, за ним Гусь, и тогда...»
Но Рогозин молчал, молчали и остальные, ожидая, что будет дальше, только Хижняк с такой силой сжал ствол винтовки, что побелели костяшки пальцев. Андрей, побледнев, шумно двинул кадыком, противно дрожало левое колено. Не от страха, нет. С трудом сдерживая нахлынувшую злость, заговорил почти спокойно, не повышая голоса.
Война идет такая, что тысячи на фронте гибнут, братья наши, отцы... Свиридов запнулся, подбирая слова, которые бы дошли до этих людей, безучастно смотрящих мимо него. Нас тут восемь мужиков... и раненый еще. В середке пересидеть не получится, либо в эту сторону, либо в ту. Нам сейчас, как пальцам, в одном кулаке быть, во как! Он поднял сжатый кулак и рубанул сверху вниз. Будем пробиваться к нашим!
Послушайте, товарищ лейтенант, сказал младший Болдырев, мы вот все сейчас жизнью рискуем, Хижняк даже немца застрелил. Ну, а пробьемся к своим, дальше что? Снова в тюрьму? А сроки у некоторых, он кивнул в сторону Коробкова, ой-ёй, какие длинные!
Не знаю, мужики, покачал головою Свиридов. Могу только сказать когда выберемся к своим, сделаю все, к любому начальству пойду, чтобы вам дали возможность искупить вину на фронте, он помолчал, кто хочет, конечно. У фашистов некоторым полегче будет, они обиженных на Советскую власть всегда приласкать рады. Но я не думаю, что среди вас найдутся предатели.
«Бесполезно», подумал он, глядя на придурковато ухмыляющегося Чеснокова.
Тот длинно зевнул.
Помитинговали и хватит. Убирался бы ты, Свиридов, подобру-поздорову, куда тебе надо! Ну!
Он выпрямился во весь рост и, оскалившись, пошел на Андрея. Продолжать Чеснокова в чем-то убеждать или приказывать ему становилось не только бесполезным, но и опасным. Он надвигался на лейтенанта, уверенный в поддержке остальных, а также в том, что Свиридов не посмеет применить оружие.
Андрей, не снимая автомата с плеча, приподнял ствол и щелкнул предохранителем. Это почти незаметное движение, не рассчитанное на пустую угрозу, заставило Чеснокова остановиться. Повторялась та же ситуация, что и несколько часов назад Свиридов опять брал верх. Ненависть к этому упрямому лейтенанту, невесть куда тащившему их и предлагавшему ему, Чеснокову, как высшее благо сдохнуть ради чего-то на фронте, перехлестнули страх.
Вы чего, как пни, стоите? закричал он. Это мент, сволочь, я таких...
Ложись, негромко перебил его Свиридов. Он не сделал больше ни одного движения, продолжая придерживать автомат одной рукой. Но по голосу, по выражению сузившихся зеленых зрачков Чесноков понял, что если не подчинится, то через секунду или две Свиридов нажмет на спуск и сделает это с решимостью человека, стреляющего по врагу. Боясь, что потеряет эти секунды, Бурый неловко, всем телом, брякнулся вниз лицом. Андрей выдернул брючный ремень и протянул Коробкову.
На, вяжи ему руки. Добром не хочет, сволочь!
Видя растерянность Коробкова, испуганно смотревшего то на него, то на распластавшегося вниз лицом Чеснокова, Свиридов угрожающе шевельнул автоматом:
Быстрее!
Слышь, лейтенант, не надо никаких рук... Та́к пойду, угрюмо проговорил Чесноков. Побузили и хватит.
Хижняк снова подошел к носилкам. Коробков, больше не вспоминая про больные ноги, взялся за ручки с другой стороны.
Шли по лесу до темноты, держась строго на восток, шарахались от гула машин и внезапно возникающих звуков чужой речи. Бельчика, меняясь, несли по очереди. Несколько раз они слышали звук близкой перестрелки, которая, вспыхивая, быстро угасала. Опять все вокруг заполнял гул моторов.
На
ночь устроились в густом ельнике, вместо ужина выкурив по полпапиросы из свиридовской пачки «Казбека». Андрей спать не собирался. Ему удалось удержаться на зыбкой грани полудремы почти до рассвета, потом взяло верх хроническое недосыпание и, сам не заметив как, он провалился в блаженную мягкую темноту.