Владимир Першанин Последний конвой Повести и рассказы
Последний конвой
Глава I
О предстоящей поездке он узнал утром. Часов в восемь. Свиридова вызвал в отдел начальник милиции Гаранин и сообщил, что ему придется сопровождать в область арестованных и осужденных из городской тюрьмы.
Неделю назад Андрея определили в батальон ополчения взводным. За два месяца войны ему до чертиков надоели неопределенность своего положения, снисходительные усмешки военных, у которых ему во время патрулирования приходилось проверять документы, а порой и злой несправедливый шепоток за спиной: окопались в тылу, палкой, небось, оттуда не выгонишь. А Свиридов как раз с удовольствием пошел бы на фронт, чем слушать это.
Андрей попробовал было заартачиться, но разговор кончился тем, что начальник, смертельно измотанный эвакуационной сумятицей, всерьез и нехорошо обругал оперуполномоченного и выгнал его из кабинета. Больше Свиридов не спорил. С собой ему дали новенький, еще в рыжей заводской смазке ППШ, невесть как оказавшийся на складе, банок пять рыбных консервов, несколько буханок хлеба и, как довесок, два ящика документов, которые тоже надо было сдать в областное управление НКВД.
В кабине, несмотря на опущенные стекла, стояла отупляющая духота, пропитанная сладковатым бензинным перегаром. Дорога была разбита, машину сильно трясло. Время от времени, после особенно резкого толчка, Андрей приподнимал голову, тер глаза, осматривался и вновь замирал. Хотелось спать и мутило от запаха бензина. Наконец он понял, что заснуть ему не удастся.
Сколько отмотали? зевая, спросил он долговязого цыганского вида водителя, своего ровесника и соседа по улице, Николая Воробьева.
Километров сорок, ну, может, чуток побольше.
Ничего себе, присвистнул Свиридов, полдня трясемся, вечер уж скоро, и всего сорок километров. Давай на грейдер махнем! Мы ж по этим рытвинам неделю тащиться будем.
Валяй, разрешил водитель. Там тебе «юнкерсы» враз решку наведут. Здесь хоть тряско, да спокойно.
Слишком вольный тон своего временного подчиненного Андрея задел. Он хотел напомнить Воробьеву о субординации, но раздумал жара путала мысли, нагоняя вялость и сонное оцепенение. Потом посчитав, что последнее слово все же должно остаться за ним, наклонился к приборному щитку, наморщил лоб.
Ты того... воды подлить бы надо, а то вон жарко как. Слышишь, что ли?
Можно, неожиданно легко согласился Воробьев. За Верхней Плавицей пруд есть, там и зальем... Искупаться можно будет...
Но в Плавицу они попали нескоро. Сначала спустил задний левый скат, и водитель с сержантом Бельчиком, маленьким смешливым белорусом из конвойной роты, почти час ковырялись, меняя камеру, потом в спешке пропустили нужный поворот пришлось возвращаться.
По длинной сельской улице гнали скот. Поднимая клубящуюся завесу пыли, коровы и овцы не спеша обтекали машину.
Кругом стоял невообразимый гвалт рев, блеянье, звон колокольцев, крики подзывающих скотину хозяек.
Переждем, отплевывая пыль, сказал Воробьев. Ни черта не видно придавим какую буренку, шума не оберешься. Ты пить хочешь?
Не дожидаясь ответа, он начал вытягивать из-под руля свои длинные, кое-как умещающиеся в тесной кабине ноги, спрыгнул на дорогу и направился к ближайшей калитке. Андрей тоже выбрался наружу, подошел к задней дверце, забарабанил кулаком.
Бельчик, вылазь!
Выставив прикладом вперед винтовку, сержант осторожно спустился по лесенке вниз.
Куда приехали, товарищ лейтенант?
Верхняя Плавица. Давай перекурим.
А мы, начальник? подал голос из глубины кузова карманник Витька Гусев, по кличке Гусь. Давай выпускай, все зады отбили.
Подождешь, старательно облизывая языком махорочную самокрутку, сказал Бельчик.
У-у-у, бульбаш чертов, разозлился Гусь, но больше не приставал, потому как два часа назад, когда меняли камеру, Свиридов по очереди выпускал их всех.
Во, водичка! показал большой палец появившийся из калитки Воробьев. В другой руке он тащил ведро. Колодезная, аж зубы ломит. Пейте.
За ним показалась крепко сбитая молодуха в коротком ситцевом платье. Прищурила блестящие раскосые глаза на Андрея.
Можа, товарищ лейтенант, молочка парного хотят испить? Щас корову доить буду, а то холодное в погребе есть, которое утрешнее.
Покусывая пухлую, четко очерченную губу, молодуха с откровенным любопытством разглядывала Андрея, потом посмотрела на Бельчика и, снова повернувшись к Свиридову, спросила:
Принесть молочка?
«Ох, ну и баба», не выдерживая ее взгляда, подумал Андрей, а вслух сказал, стараясь не показать, что смутился:
Лучше водички. Товарищ вон попил, нахвалиться не может. Чем вы ее подсластили?
Сейчас не надо, подхватил Воробьев, вечерком молока попьем. Мы где машину на ночь поставим, товарищ лейтенант?
Никакого разговора о том, чтобы ночевать в этом селе, не было. Но Воробьев напористо гнул свою линию, недаром текла в нем бог знает, в каком колене, цыганская кровь.
Нет никакого резона, товарищ лейтенант, ночью ехать. Со светом нас за десять верст видно, а без света куда мы поедем до первой ямы? Вон ночи сейчас какие темные.
И подмигнул молодухе. Ночи были как раз не темные, а лунные, но дела это не меняло. Андрей и сам уже решил остаться в селе, понимая, что ночью они далеко не уедут. Лучше уж отдохнуть, а завтра с утра пораньше двинуть.