Ехали они по тропе, янки впереди, за ним малец, потом лошадь вьючная, а Боб в хвосте. Кусты затрещали, на дорогу трое оборванцев выскочили с обрезами, в янки стволами тычут.
День добрый, мистер! один говорит.
Тут дорога частная! другой говорит.
А третий ничего сказать не успел, потому что Боб револьвер достал. Взвёл, пальнул. Взвёл, пальнул. Взвёл, пальнул. Замер, прислушался, пригляделся. Может, четвертый выскочит. Не выскочил, стало быть, можно и револьвер убрать. А янки только в саквояж вцепился обеими руками, и даже понять ничего не успел.
Боб спешился не торопясь, захромал к мертвецам, в лица посмотрел. Двоих знал братья Кроуфорды, а третьего раньше не видел. Карманы обшарил, на обочину всех троих оттащил, Гораций с сыном глядели только. Тридцать центов всего нашёл, но и то хлеб.
Поедемте, мистер Портер, хмыкнул он, снова забираясь в седло. Нечего на них время терять.
Не по-христиански пробормотал янки.
В живого человека обрезом тыкать тоже не по-христиански, возразил Боб, и мертвецов оставили как есть.
На следующем привале, когда сели ужинать, янки со своим саквояжем к Бобу подсел, тот как раз револьвер снаряжал.
Мистер Эджертон, я ведь вас так и не поблагодарил, чуть смущаясь, сказал янки.
Пустое, отмахнулся Боб.
Подумаешь. Для того и наняли.
Вы ведь нам жизни спасли! И мне, и Вергилию! Портер не знал, что сказать, и только ручку саквояжа теребил.
Боб вдруг и сам засмущался, раскраснелся. Похвалу принимать он не умел и не любил. Вдруг вспомнил, как генерал Брэгг его и ещё трёх товарищей в капралы произвёл.
Гораций снова свой саквояжик открыл, Боб снова блеск увидал, краем глаза.
Это вам, мистер Эджертон, от меня и моего сына, янки протянул ему ещё одну пачку долларов.
Не стоит, попытался возразить Боб, но янки оказался настырным, и доллары сам в руку ему вложил.
Храни вас Господь, мистер Эджертон, храни вас Господь.
Боб только пожал плечами, убрал деньги, не глядя, и продолжил возиться с револьвером. Кольт у него был старый, довоенный, и заряжался долго порох, капсюль, пуля, всё раздельно, в отличие от новомодных «Миротворцев». Но как говорил его командир чем меньше у тебя выстрелов, тем точнее ты будешь стрелять, и Боб всегда это правило помнил. В войну, бывало, какой-нибудь дурак за пару секунд все пули выпустит в белый свет, а зарядить уже не успевает. И всё. А Боб себя дураком не считал.
Следующим утром двинулись дальше. То поднимались в горы, то спускались в долины, янки всё в бинокль глядел, а парнишка в блокнот карандашом записывал. Боб в этих местах не бывал, а потому особенно насторожился, мало ли кто в такой глуши повстречается. Но кроме тех Кроуфордов больше никого и не встретили.
Наконец, встали лагерем у безымянной горы. Гораций сразу пошёл по склонам ходить, будто ищет чего, а Боб, как обычно, взялся костёр развести. Вергилия за хворостом послал, место для костра выбрал, присел с огнивом. Глядь, а песок-то под ногами поблёскивает. И мысль в голове вдруг стучит, будто молот паровой. Золото! Золото! Тут-то дважды два и сложилось, и саквояжик, и бинокль, и то, что деньгами янки сорил.
На приисках Боб не бывал раньше, но смекнул сразу месторождение богатое. Раз уж и песок блестит, и янки по склону средь камней скачет, будто заведённый.
Мистер Эджертон, я хворосту принёс, парнишка словно вырвал его из сна.
Ага, протянул он.
Вечером все сидели у костра, пили кофе. Янки, как обычно, на саквояже, малец седло на землю бросил, а Боб так просто, на корточках.
Вергилий, гляди, восторженным шёпотом начал янки, выудил из кармана
какой-то бледно-жёлтый камешек, протянул сыну.
Что это, сэр? малец взял, повертел в руках, протёр рукавом, но только испачкал одежду.
Самородная сера! мистер Портер улыбался как ребёнок.
Боб хмуро строгал деревяшку, да бросал стружку в костёр, проще говоря, бездельничал. Но всё равно за Портером исподлобья приглядывал, да только ещё больше хмурился.
Какие образцы! Магнетит! янки достал другой камешек, чёрный, зернистый. Погляди только, какая структура! Университет будет в восторге!
И ни слова про золото. Не доверяет, шельма. А ведь наверняка нашёл.
Мистер Эджертон! Мистер Эджертон! Боб снова погрузился в раздумья, а янки бесцеремонно его прервал.
Чего? хмыкнул Боб.
Я рад сообщить, что мы нашли всё, что искали, и завтра утром едем обратно в Денвер! Гораций улыбался во весь рот, но Бобу было не до смеха.
Он чуял, что янки хочет его надуть. И даже знал, как именно.
Хорошо, ответил Боб.
Затем легли спать, янки положил под голову саквояж, малец седло, а Бобу сон никак не шёл. Он грезил о золоте. И о том, что в Денвере снова останется ни с чем, а янки вернётся сюда и построит золотые прииски. И разбогатеет ещё больше, а Боб так и будет закладывать еврею-ростовщику часы и цепочку.
Боб встал, прошёлся, выпил ещё кофе, поворошил костёр. Земля вокруг так и блестела в мерцающем свете, а Портеры безмятежно спали, зная, что скоро будут сказочно богаты. Боб раздражённо сплюнул.
Янки всхрапнул, повернулся во сне, но чёртов саквояж так и не отпускал. Вот бы глянуть в него, хоть одним глазком. Там ведь золотая руда, быть может, прямо отсюда, и Портер уже не первый раз ездит так с каким-нибудь простофилей