Ох, и должен ты мне будешь, командир! сказал Кашин, прицеливаясь.
Его слов никто не должен был услышать. Вокруг стоял гомон, крики, грохот выстрелов, сыпались проклятия, стонали раненые. Никому не было дела до того, кто будет должен подпоручику, и как будет возвращаться долг.
Бах! сразу две пули устремились по нарезному каналу ствола, исполненного турецким мастером.
Отдача была столь велика, что Кашин не смог удержать оружие. Карамультук упал со стены, а Кашин завалился на спину, запутавшись в своих ногах, когда вынужденно попятился назад. Благо что он упал со стены.
Чего ж вы так, ваше благородие? Раненый, али как? оказавшийся рядом солдат поинтересовался здоровьем офицера.
Всё добре, сказал Кашин, спешно поднявшись, направляясь к краю стены.
Солдат пошёл заниматься своей работой, передавать заряженные пистолеты в первую линию, а Кашин прильнул к зрительной трубе, что временно передал ему командир.
Что-либо рассмотреть более чётко не получалось обзор закрывали множество спешившихся кирасир, которые обступили генерал-лейтенанта. Леонтьев упал с коня, значит попадание случилось.
Кашин был уверен, что попал. Расстояние было примерно в двести шагов, оружие подпоручик уже успел проверить во время боя, пусть и отбил себе плечо до состояния
сильного ушиба. Подпоручик понимал, как и куда целиться, и что нужно брать немножко ниже.
Штурм крепости продолжался. Уже удалось взять под полный контроль ворота, даже немного их расширить, чтобы туда смогли проходить уже по три воина. Лесли, вопреки уставам, даже без барабанного боя гнал свои передовые полки. Солдаты и офицеры непривычно для себя бежали. Строй ломался, но все прониклись моментом, не роптали, подгоняли быстро запыхавшихся солдат. В то самое время, когда и у офицеров сердца стремились вырваться наружу, а сбитое дыхание мешало членораздельно говорить.
Но что участь Большой крепости была решена. А без Большой крепости Малая самостоятельно не могла бы продержаться и дня. Возвышающиеся над Малой крепостью артиллерийские позиции просто методично бы уничтожали остатки гарнизона.
Победа была. Но какова её цена?
Быстро собрав всех офицеров, которых только можно было выдернуть из боя, я отдал ещё один приказ. Суть его заключалась в том, что я разрешал всем подразделениям, но только находясь за спинами передовых частей, присмотреть, что полезного можно и нужно взять для нашего отряда.
Не скажу, что подобное моё предложение вызвало восторг у всех офицеров. Даже напротив, капитан одной из рот семёновцев намекнул мне о вызове на дуэль. Намекнул, потому как я принял бы вызов и не стал жалеть любителя дуэлей. Я же использовал такие формулировки, к которым особо не придерёшься.
Ведь ни слова не было ни о золоте, ни о каких-либо других материальных благах. Я говорил, скорее, о провианте, пистолетах, хорошем холодном оружии. Грабить, видите ли, честь не позволяет. Но когда речь идёт о сувенирах, о каких-то трофеях, которыми после можно будет хвастаться в Петербурге, как в полку, так и перед дамами Вот это уже не грабёж. Это чести не противоречит.
Да и то, что я приказывал быть за спинами солдат подошедших полков, не вызвало бурю негатива. Все гвардейцы считали, что то, что получилось у нас сделать крайне ограниченным числом бойцов великий подвиг. Что ни у кого больше не получится в сегодняшнем штурме сделать что-то сопоставимое с нашими деяниями. Потому и поберечься можно, в данном случае, не зазорно.
А я Я пошёл в спешно в разворачиваемый полевой лазарет. Здесь, прямо под стенами, с убеждением, что крепость уже наша, мы с Шульцем будем пробовать изымать из лап смерти славных воинов, сделавших сегодняшнюю победу.
Моя память предательница! Нет бы что-то толковое лезло в голову. Технология какая-нибудь, способная принести кучу денег или продвинуть экономику России вперёд. Или стихи какие вспомнились бы, вкупе с теми, что я уже успел положить на бумагу.
Так нет же. Никак не могла покинуть меня мысль, что в реальной истории взятие Перекопа обошлось для русской армии куда как меньшей ценой, чем сейчас, когда я вроде бы как поступал хитро, изворотливо, смело. И что удача, несомненно, была сегодня на нашей стороне.
И всё равно, без учёта башкир (по состоянию их дел у меня просто нет точных сведений), в моём отряде только безвозвратными потерями шестьдесят два бойца. Сломал ногу и получил пулю в руку Саватеев, у Смолина, похоже, получилось сильное сотрясение мозга не перестаёт блевать и заваливаться при попытке встать. Другие офицеры так же получили свое. Команда инвалидов может сложиться. В значении будущего, а не якобы ветеранов.
Всего раненых больше ста человек. Хорошо, что большая часть ранений это переломы, сильные ушибы или огнестрельные, но в конечности. Нет, конечно, ничего хорошего в этом нет. По сравнению с тем, какой боеспособностью обладал мой сводный гвардейский отряд в начале штурма Перекопа, сейчас мы потеряли чуть ли не четверть всей своей силы и боеготовности.
Опять эта память! В реальности Перекоп был взят ценой меньше, чем четырех десятков жизней русских солдат. И это цифры по всему войску. Может быть, в какой-то мере это кощунственно и несправедливо по отношению к тем героям, что пали при взятии турецко-татарской крепости в иной истории, но я всё больше думал, что лучше бы тогда русское командование солгало, заведомо уменьшая цифры боевых потерь. А то слишком всё это бьёт по моему самолюбию, да и заставляет задумываться о правильности своих действий.