Шрифт
Фон
БАЛЛАДА О БЕЗРАССУДСТВЕ
Высоки были стены, и ров был глубок.
С ходу взять эту крепость никак он не мог.
Вот засыпали ров он с землей наравне.
Вот приставили лестницы к гордой стене.
Лезут воины кверху, но сверху долой
Их сшибают камнями, кипящей смолой.
Лезут новые новый срывается крик.
И вершины стены ни один не достиг.
Трусы! Серые крысы вас стоят вполне!
Загремел Александр. Дайте лестницу мне!
Первым на стену бешено кинулся он,
Словно был обезьяною в джунглях рожден.
Следом бросились воины
как виноград,
Гроздья шлемов над каждой ступенью висят.
Александр уже на стену вынес свой щит.
Слышит: лестница снизу надсадно трещит.
Лишь с двумя смельчаками он к небу взлетел,
Как обрушило лестницу тяжестью тел.
Три мишени, три тени добыча камням.
Сзади тысячный крик:
Прыгай на руки к нам!
Но уже он почувствовал, что недалек
Тот щемящий, веселый и злой холодок.
Холодок безрассудства. Негаданный, тот,
Сумасшедшего сердца слепой нерасчет.
А в слепом нерасчете всему вопреки
Острый поиск ума, безотказность руки.
Просят вниз его прыгать? Ну что ж, он готов,
Только в крепость, в толпу озверелых врагов.
Он летит уже. Меч вырывает рука.
И с мечами, как с крыльями, два смельчака.
(Так, с персидским царем начиная свой бой,
С горсткой всадников резал он вражеский строй
Да следил, чтоб коня его злая ноздря
Не теряла тропу к колеснице царя)
Но ведь прошлые битвы вершили судьбу
То ль корона в кудрях, то ли ворон на лбу.
Это ж так, крепостца на неглавном пути.
Можно было и просто ее обойти.
Но никто из ведущих о битвах рассказ
Не видал, чтобы он колебался хоть раз.
И теперь, не надеясь на добрый прием,
Заработали складно мечами втроем.
Груды тел вырастали вокруг. Между тем
Камень сбил с Александра сверкающий шлем.
Лишь на миг опустил он свой щит. И стрела
Панцирь смяла и в грудь Александра вошла.
Он упал на колено. И встать он не смог.
И на землю безмолвно, беспомощно лег.
Но уже крепостные ворота в щепе.
Меч победы и мести гуляет в толпе.
Александра выносят. Пробитая грудь
Свежий воздух целебный не в силах вдохнуть
Разлетелся быстрее, чем топот копыт,
Слух по войску, что царь их стрелою убит.
Старый воин качает седой головой:
«Был он так безрассуден, наш царь молодой».
Между тем, хоть лицо его словно в мелу,
Из груди Александра добыли стрелу.
Буйно хлынула кровь. А потом запеклась.
Стали тайные травы на грудь его класть.
Был он молод и крепок. И вот он опять
Из беспамятства выплыл. Но хочется спать
Возле мачты сидит он в лавровом венке.
Мимо войска галера плывет по реке.
Хоть не ведали воины точно пока,
То ль живого везут, то ль везут мертвяка.
Может, все-таки рано им плакать о нем?
Он у мачты сидит. И молчит о своем.
Безрассудство А где его грань?
Сложен суд,
Где отвага и глупость границу несут.
Вспомнил он, как под вечер, устав тяжело,
Войско мерно над черною пропастью шло.
Там персидских послов на окраине дня
Принял он второпях, не слезая с коня.
Взял письмо, а дары завязали в узлы.
Не спешите на битву, просили послы.
Замиритесь с великим персидским царем.
Нет, сказал Александр, мы скорее умрем.
Вы погибнете, грустно сказали послы,
Нас без счета, а ваши фаланги малы.
Он ответил: Неверно ведете вы счет.
Каждый воин мой стоит иных пятисот.
К утомленным рядам повернул он коня.
Кто хотел бы из вас умереть за меня?
Сразу двинулись все.
Нет, отвел он свой взгляд,
Только трое нужны. Остальные назад.
Трое юношей, сильных и звонких, как меч,
Появились в размашистой резкости плеч.
Он, любуясь прекрасною статью такой,
Указал им на черную пропасть рукой.
И мальчишки, с улыбкой пройдя перед ним,
Молча прыгнули в пропасть один за другим.
Он спросил:
Значит, наши фаланги малы?
Тихо, с ужасом скрылись в закате послы.
Безрассудство, а где его грань?
Сложен суд,
Где бесстрашье с бессмертьем границу несут.
Не безумно ль водить по бумаге пустой,
Если жили на свете Шекспир и Толстой?
А зачем же душа? Чтобы зябко беречь
От снегов и костров, от безжалостных встреч?
Если вера с тобой и свеченье ума,
То за ними удача приходит сама.
Царь у мачты. А с берега смотрят войска:
Мертвый? Нет, погляди, шевельнулась рука
Старый воин качает седой головой:
Больно ты безрассуден, наш царь молодой.
Александр, улыбнувшись, ответил ему:
Прыгать в крепость, ты прав, было мне ни к чему.
БАЛЛАДА О БЕСПОМОЩНОСТИ
Александр сам философ
и зная философам цену,
Появившись в Коринфе,
велел привести Диогена.
А когда Диоген
объявил царедворцам, что занят,
Царь пошел к нему сам,
любопытными щурясь глазами.
Тот, подставив под солнце
волос седоватые клочья,
Возлежал отрешенно
у старой обветренной бочки.
Был он в рубище,
грязном, худом и корявом.
А на случай зимы
обладал одеялом дырявым.
Царь спросил у него,
не дождавшись ни просьб, ни вопросов:
Что тебе подарить,
чем помочь тебе, мудрый философ?
Диоген, усмехнувшись,
ответил угрюмо и строго:
Что ты можешь мне дать?
И того, что имею я, много.
Мир коварен.
Дряхлеет душа от его подаяний.
Хочешь счастье узнать
откажись от надежд и желаний.
Но ведь я Александр.
Всюду ждут меня люди, ликуя.
Для тебя, может, все-таки
что-нибудь сделать могу я?
Можешь,
пошевелил Диоген сединою.
Отойди. Ты стоишь
между солнцем и мною.
Царь схватился за меч,
но к чему ему серый посредник,
Если, веки закрыв,
позабыл про него собеседник.
Отошел Александр Македонский
смущенно.
Удалился
беспомощно и восхищенно.
Македонское войско
пошло по пескам и по травам.
По дорогам потерь,
по дорогам кривым и кровавым.
Царь порой ужасался
неистовству и суесловью.
Но не мог удержать он
потоков богатства и крови.
Слыша стон своей жертвы,
казалось, он слышал иное:
«Отойди. Ты стоишь
между солнцем и мною».
Охмелев на пиру,
он признался друзьям сокровенным:
Не родись Александром,
хотел бы я быть Диогеном.
Шрифт
Фон