В августе 1946 года, как гром среди ясного неба, «грянул» доклад Жданова о ленинградских журналах «Звезда» и «Ленинград», и в нем особо разгром А.А. Ахматовой и М.А. Зощенко. Они стали изгоями, для них наступили черные дни не только в моральном, но и просто в житейском плане. Их исключили из Союза писателей, они остались без заработка. Эта история подробно описывалась неоднократно. Однако ждановское постановление рикошетом ударило и по сыну Ахматовой. Спустя некоторое время его стали «выдавливать» из аспирантуры и в конце концов исключили, а ведь у него практически была готова диссертация досрочно. Однако, преодолев множество препятствий, в декабре 1948 года Гумилев все-таки диссертацию защитил. Несколько человек вспоминали, какая это была блестящая защита. Одной из ярких сторон его диссертации были поэтические переводы из «Шах-наме» Фирдоуси, сделанные Львом Николаевичем, которые он использовал в качестве исторического источника. (Позднее, в 1962 году, они будут изданы в издательстве Эрмитажа в книге «Подвиг Бахрама Чубины»). Н.В.
Ивочкина, присутствовавшая на защите, вспоминала, как кто-то из членов Ученого совета, слушая чтение переводов Гумилевым, шепотом (на весь зал) сказал: «Тяжелая наследственность», намекая на его «поэтическое» происхождение, что «ему это очень польстило».
Не прошло и года, как Льва Николаевича арестовали в четвертый раз и отправили в лагеря на 10 лет как «повторника». Свой срок (правда, не 10, а всего 7,5 лет благодаря смерти Сталина) он отбыл в лагерях под Карагандой, затем в Междуреченске и под Омском. В лагере Гумилев надорвался от тяжелого физического труда, много болел. Это время подробно описано в многочисленных воспоминаниях сидевших вместе с ним людей (см.: Вспоминая Л.Н. Гумилева. СПб.: Росток, 2003). На этот раз, в свободное время, которое появилось у заключенных (послабления после смерти Сталина), Л.Н. Гумилев не занимался поэзией, а занимался только научной работой. Он писал «Историю Срединной Азии». Позднее, выйдя из заключения, Лев Николаевич переработал ее и опубликовал как две книги: «Хунну» (1960) и «Древние тюрки» (1967); вторая сначала была защищена им как докторская диссертация (1961)).
Иногда по вечерам заключенные устраивали в бараке литературно-поэтические вечера, в которых Гумилев всегда принимал участие. Его выступления пользовались неизменным успехом. Сидевший вместе с ним в лагере А.Ф. Савченко вспоминал: «Порой в глубине барака начинался литературно-поэтический вечер с чтением стихов. И тут Лев Николаевич не имел себе равных по объему поэтических знаний. Он читал наизусть стихи Н. Гумилева, А.К. Толстого, Фета, Баратынского, Блока, каких-то совершенно неизвестных мне имажинистов и символистов, а также Байрона и Данте. Причем не какие-нибудь отрывки, а целыми поэмами. Так, он два вечера подряд читал Божественную комедию. Вот только не могу вспомнить, читал ли Лев Николаевич стихи своей матери, Анны Ахматовой Я могу засвидетельствовать, что и сам Лев Николаевич был поэтом, и очень сильным поэтом. Часами читал он нам (опять же наизусть) стихотворную драму о Чингисхане. Вернее, о трагической судьбе и несчастной любви его старшего сына Джучи. Читал сатирическую поэму, которая, по его словам, входила в обвинительный материал во время его первого ареста, еще до войны».
После освобождения 11 мая 1956 года Лев Николаевич вернулся в Ленинград. Сразу же возникли трудности с пропиской и с устройством на работу. Но в конце концов ему удалось прописаться, и в октябре он устроился на работу в библиотеку Эрмитажа. Там в 1961 году он защитил докторскую диссертацию. Однако это время было для него достаточно трудным, в частности и потому, что просто не хватало денег на жизнь, и Лев Николаевич вновь обратился к поэзии, но на этот раз к поэтическому переводу (за переводы платили). В эти годы с 1959 по 1971 вышло одиннадцать значительных поэтических сборников, в которых были опубликованы переводы Л.Н. Гумилева в основном с восточных языков: с персидского, узбекского, туркменского, азербайджанского, пушту, фарси-кабули, панджабского, бенгальского и других
Кстати, еще в письмах Гумилева из лагеря к матери, которая переводила тогда китайцев и корейцев, встречается немало интересных рассуждений и замечаний о переводах. (После постановления 1946 года Ахматова осталась без средств к существованию и спасалась переводческой работой.) В одном из писем Анна Андреевна пишет сыну, что, по мнению академика Струве, Лев был бы ей очень полезен в ее «азийских» переводах (27 марта 1955 г.). А он отвечает ей: «Я долго думал, чем бы помочь тебе в восточных делах. Будь я дома, я просто объяснил бы тебе некоторые особенности восточ психологии, истории и культуры, но кроме меня это, пожалуй, никто не сможет» (14 апреля 1955 г.). В том же письме он советует матери пойти в Институт востоковедения, посмотреть китайские и корейские картины и постараться почувствовать эпоху. «Ты не просто смотри на картинки, а замечай века, и когда ты уловишь последовательность перехода стиля, ты поймаешь то ощущение, которое тебе нужно, и тогда китайцы и корейцы будут твоими переводами довольны».