Дело о пражской соломинке
Глава 1
И ведь пишут. Достань соломинку во что бы то ни стало, вот что пишут. Нет, чтобы своевременно внести необременительный взнос в общество спасения на водах и купаться в строго отведённых для того местах. Кстати, сведущие люди считают, что неумелые пловцы тонут редко, поскольку боятся глубины. Часто тонут пловцы умелые, которым кажется, что вода их родная стихия. Родная, может, и родная, да где ж и умереть, как не среди родни.
Вот и рассылают панические письма и телеграммы достань соломинку!
Остальные средства, верно, перепробованы и найдены безнадежными.
Арехин сложил письмо Крупской. На прогулке и выбросит на всякий случай. Рвать на мелкие клочки здесь, в отеле, или жечь в пепельнице, а пепел спускать в унитаз казалось излишним. Да и запах горелой бумаги привлекает внимание. С нюхом у горничных в порядке, да и обучали их, без сомнения, мастера. Если постоялец что-то рвёт и сжигает, следует это включить в ежедневный отчёт. А кому нужно, разберутся, не числится ли тот среди лиц, подлежащих особому надзору. И, если не числится причислят.
Он вышел из номера, прошёлся по коридору, спустился по широкой лестнице в холл. Отель «Злата Гуса» был из разряда тех, которые может позволить себе господин с претензиями не слишком большими и не слишком маленькими. Второй руки по классификации Гоголя. Портье поприветствовал постояльца, одновременно показав, что увы, что новых писем, тем более, телеграмм, сейчас нет. Быть может, позже.
Краем глаза Алехин заметил себя в зеркале. Вид для господина второй руки вполне приемлемый. Хороший костюм (пошит в Вене месяц назад у портного не знаменитого, но и не совсем безвестного), чудесные туфли пражского сапожника, классическая шляпа, купленная буквально на днях в солидном («основан в тысяча семьсот пятнадцатом году») английском магазине. В руке трость, да не щегольская тросточка, а та, что делают на заказ для людей опять же не без амбиций. Ну, и очки тёмного стекла для полноты картины.
Он поправил шляпу и вышел на улицу.
Карлсбад в мае и всегда-то хорош, а этим маем хорош вдвойне. И местные жители, и приезжие старательно забывали минувшую войну, а кому по средствам вознаграждали себя за годы вынужденных ограничений. Поправляли здоровье, как телесное, так и душевное. У кого какое было.
Он нашёл скамейку под тенистым деревом, сел, вытянул ноги. Господин отдыхает. Но заметил: его узнают. Как не узнать, если в Карлсбаде на днях завершился международный шахматный турнир, и он, Арехин, занял первое место, да ещё победив основных конкурентов. Бывает, что рубят хвосты, то есть набирают очки за счет слабейших, с сильными же делая коротенькие ничьи, Арехин же предпочитал борьбу, независимо от звания соперника. Случилось в турнире и поражение, но поражение ему великодушно простили, кое-кто даже считал, что он проиграл нарочно, из любезности, потому что соперником был чех, Карле Трейбал, который считался коренным карлсбадцем: то ли родился здесь, то ли учился. Ерунда, Трейбалу он не поддавался. Проиграл потому, что в тот вечер у него голова была занята другим, и он все силы прилагал к тому, чтобы этого другого вытолкать взашей, причем самым неприятным для незванца способом. Пусть вдругорядь не суётся. Хотя какое Сунется, непременно сунется.
По счастью, подобное случалось редко. Раз в месяц, порой два. Не был Арехин той фигурой, за которой необходим постоянный надзор.
Иное дело Ленин. Крупская пишет, что и душевное, и телесное состояние Владимира Ильича архискверное, и требуется чертовски хорошее средство, чтобы крепость не сдалась на милость победителя. Ведь ясно: никакой милости не будет.
Металлическая шапочка, изобретённая Циолковским, помогала несомненно. Но были у этой шапочки и сопутствующие эффекты, помимо других терялась острота ума, мышление становилось обыденным, дух не воспарял к небесам, а ползал у самой земли. Спустя два-три дня человек глупел наполовину. А нельзя. Время боевое, съедят. Навалятся скопом Зиновьев, Бухарин и примкнувший к ним Пятаков, навалятся и съедят. Отправят в почётную отставку. Уже прощупывают дорожки на трясине, предлагают учредить пост Почётного Вождя и пожизненно закрепить его за Лениным.
Но Ленин первым почётным вождём быть не желал. Желал быть просто первым. И потому приходилось её, шапочку, снимать. Проветривать мозги, как поначалу шутил Ильич. Тут-то и жди коварного нападения мигреней, обмороков, кошмарных видений и завиральных идей. Врачей российских, особенно врачей-большевиков Ленин не ставил ни в грош и без стеснения называл ослами (вообще, в последнее время Владимир Ильич стал на язык несдержан, чуть что и по матушке по Волге, писала Крупская). Выписали докторов немецких, но те, чем ближе узнавали болезнь, тем менее верили в выздоровление, и ограничивались диетами, клистирами, валериановыми каплями, обтиранием холодной водой и проветриванием комнат. Наибольшие же надежды немцы возлагали на йодистый кали, тишину и социальную депривацию, то есть резкое ограничение общения с людьми, включая самых близких. Читать газеты запрещено, читать же вообще дозволялось по двадцать минут на ночь, что-нибудь лёгкое и привычное «Робинзона Крузо» или романы Карла Мая. Читать, понятно, не самому, а чтобы кто-то читал вслух, и Крупская теперь стала большим специалистом по приключениям Верной Руки и прочих друзей индейцев. Но говорят, что есть в Праге и Вене доктора не доктора, а лекари, травники, знахари, называйте, как хотите, владеющие секретом долгой жизни, идущим из седой старины, со времён императора Рудольфа и ранее. Составляют целебные эликсиры, творящие едва ли не волшебство. И если Александр посоветуется с ними, а те помогут, то благодарность, превосходящая любые ожидания, последует незамедлительно.