В жилище юродивого боярин снял свой простонародный, но теплый треух, однако вскоре вынужден был снова надеть его так здесь было зябко и промозгло. Подивился наместник как здесь можно жить в лютую зиму, когда и этой, теплой зимой здесь так морозно. Но блаженному человеку все было нипочем он и в студеную зиму появлялся иной раз на улицах по пояс голым с тяжелым железным крестом на груди и железными веригами перепоясанный крест-накрест. От обилия носимого им железа градские жители прозвали его Николкой Железным Залозным на местном говоре, так и в историю он вошел под прозвищем Николая Залоза божьего человека.
Юродивый встретил большого начальника равнодушно. Он только что поел хлеба, запил его водой из треснувшей глиняной крынки и теперь осторожно собирал хлебные крошки с дощатого
стола. Он смахивал крошки в большую грубую свою ладонь с ломаными грязными ногтями, а после пересыпал их в чистую тряпицу. На вопрос пришедшего, для чего это, ответил коротко:
Птичкам божьим.
Эх, Николка, начал разговор наместник, ты и сам, как птичка божья: не пашешь, не сеешь, не жнешь Отчего это?
Христос так велел, все так же кратко молвил божий человек.
Нешто Христос не велел трудиться? продолжал боярин. Ежели бы люди не пахали не сеяли, кто бы и тебе что подал, божий человек?
У каждого своя нива, боярин, отвечал блаженный, у кого нива плотская земная, а у меня нива небесная.
Он помолчал немного, посмотрел, щурясь, на пришедшего важного человека и усмехнулся чему-то.
Вот сильный ты человек, боярин, многое ты можешь в мире сем земном, много людей тебе подвластно, а нашлась и на тебя сила, нашелся сильней тебя человек. Вот идет он, прохожий этот и где сила твоя, боярин? Что можешь ты руками своими сотворить, чтоб прохожего этого прочь завернуть? Нет у тебя силы, вышла вся.
Умен ты, Николай, изумляясь прозорливости блаженного, отвечал наместник. Я не силен против царя, ты прав, но кто же сильней его, помазанника божья в мире сем?
Едино Господь. Краток был блаженный.
Истинно! Истинно говоришь, святой человек! воскликнул боярин и аж встал во весь свой рост перед Николкой. Встал он резво и едва не расшиб голову о низкий каменный свод кельи. Господь. На него одного уповаю. Ты же, Николай, человек божий, человек странный, на иных людей не похожий. Таким людям государь внимает, слух свой к ним преклоняет. Известно это давно. Вот на Москве был блаженный Василий. Государь, как всякий раз к Покрову шел, с ним милостиво разговаривал, совета его просил. Сам государь божественное любит, сам в церкви служит. Будет беспременно он в Троицком соборе и тебя, Николай, увидит. Так ты, Николай Тут наместник замялся. Он не знал, как назвать то, что он просил у блаженного, уж больно странное это было пожелание.
Чудо, что ли, сотворить, боярин? с невеселой усмешкой спросил юродивый. Он сидел на скамье и чуть раскачивался взад-вперед. Глаза его закрылись, он что-то бормотал, а после вскинул голову и так с закрытыми глазами пропел:
Блаженный продолжал петь тоненьким голоском:
Чуть подморозило. Над Псковом темнело зимнее, но уже чуялось, что и весеннее ночное небо. Уж больно крупны и ярки были звезды над древними башнями старого города. Воздух был какой-то такой необыкновенно вкусный, какой бывает только самой ранней весной, когда начинают сходить снега. Наместник ни о чем не договорился с юродивым, но в душе его отчего-то поселилось какое-то странное спокойствие после этого разговора. Он шел к себе домой, спускаясь от возвышенного Троицкого собора, и ему было хорошо и покойно.
Будь что будет
еще более возвышаю, решительно закончил он, сурово глянув на своего собеседника.
Вот-вот, торопливо зачастил Штаден, это именно я и имею в виду, когда говорю о великом деле реформы, сиречь перестройки, которая обязательно должна быть доведена до конца. Ведь ваше величество на путях искоренения измены и созидания нового, более совершенного своего царства не остановились перед тем, чтобы пролить кровь многих своих врагов, чем вызвали еще большее ожесточение с их стороны и открытый мятеж целых городов. Как же теперь поступать вам, ваше величество? Остановиться, отступиться от жестоких мер это значит не только не искоренить измену, но дать повод вашим врагам говорить, что вы слабы и что дело, начатое вами, проиграно. Нет! Тысячу раз нет! Тут Штаден аж привскочил со своего места и трахнулся головой о низкий потолок возка. Он ошеломленно упал вновь на подушки и под громкий смех царя начал смущенно потирать больное место.
Что, больно, немчин? смеясь, спросил Царь. Это ты только головку ушиб, а вот ежели ее отсечь Он ласково похлопал немца по шее. Не боись, антихристова твоя душа, такая голова мне нужна. Ладно ты все толкуешь, и логику эту твою я одобряю. Конечно, коли уж занесли топор так надобно его опустить А не жалко тебе людей русских, немчин, а? неожиданно спросил царь и пристально впился взглядом в глаза Штадена.