В старых историях, которые рассказывали в дни летних праздников у костров, родная земля питала силы волшебников и героев древности. Гленна, прежде не верившая в подобные рассказы, стала догадываться: не так уж они лживы. Как ещё было объяснить, что в землях англичан Гленна чувствовала себя лишней, не смотря на почётное место за столом, красивое убранство комнат, где она служила, и почтительные поклоны её госпоже? Сама земля родной Ирландии теперь казалась ей волшебной страной. Она вспоминала щедрое на ласку солнце, гладившее её своим теплом по плечам и рукам, белым даже в дни зноя (хотя в Ирландии те были недолгими) сердце её замирало.
Ей не хватало близости моря, совсем недружелюбного. Море Ирландии обладало вздорным характером, часто на нём поднимались волны ростом выше Гленны, а на берегу не находилось ничего, кроме скал и галдящих чаек. Только воздух, напитанный его ароматом, ворчливый рокот прилива и ветер, полный соли и брызг были родными. Иногда Гленна позволяла себе глубокий внимательный взгляд в сторону реки, бежавшей у стен замка и питавшей его ров. В эти мгновения девушка представляла, что это море, а вовсе не речная вода, хотя общего было мало. Когда она, не в силах найти в этом занятии утешение приходила в себя, её пальцы вновь тянулись к кольцу матери.
Подготовка к свадьбе мало касалась Гленну. Она, как ни странно, была скорее наблюдателем, которому не позволяют взглянуть на полную картину до начала торжества. Платье госпожи цветом напоминала козье молоко, а ручное кружево и серебряная нить, которыми одиннадцать белошвеек расшивали слои тонкой красивой ткани, наводили на мысли о лунном свете. Гленна вовсе не боялась темноты, особенно когда ночи были ясными. Ей, не любившей привлекать к себе лишнее внимание, мгла казалась на диво уютной. Онора же, напротив, темноту не любила. Солнечный свет, казалось путался в её волосах и мягко сиял под нежной кожей. Свадебный убор принцессы весил так много, что на примерку его несли четыре служанки, но Онора всякий раз держала спину прямо, точно тяжесть наряда делала её осанку ещё более величественной, чем прежде.
Правда, Гленна знала: привыкнуть к весу вышитого серебром наряда принцессе было не так просто. Она уже посылала служанку к местному травнику за мазью, которую следовала втирать в плечи и шею, чтобы те не так сильно ныли к ночи.
Со стены замка было видно и место торжества. Холм в отдалении, странное место, где не росли деревья, за то на самой его вершине лежали большие валуны, должен был стать местом главного торжества. Два десятка работников строили навесы, деревянные арки и опоры для свадебных шатров. Когда Онора выразила желание посетить место стройки ей отказали, объяснив это тем, что местные считали подобный визит невесты на место основного обряда плохой приметой. Это не понравилось ни Оноре, ни Гленне. Принцессе потому, что она не терпела любого сомнения в своём авторитете. Она едва сдерживала злость, когда отвечала лорду Хойту. Хотя Гленна знала, что она прислушается к его словам: с мнением народа нужно было считаться, по крайней мере пока Онора не станет королевой окончательно.
Гленне же это не понравилось по другой причине. Она не слышала ни от кого о подобной примете, хотя кухонные девки, цветочницы и те, что чистили жаровни в замке болтали о свадебных приметах без умолку. Уверенные, что Гленна плохо понимает их язык, местные женщины не особо старались следить за тем, что именно обсуждают. Это было не единственное, что показалось девушке странным.
Однажды в замок пригласили слепого старика, в бороду которого были вплетены птичьи перья, мелкие дубовые веточки и серебряные обереги. Стоило лишь Гленне взглянуть на него холод побежал по спине, а горло сдавило от дурного предчувствия.
Этот человек произнесёт слова благословения и начертает несколько знаков на теле принцессы, чтобы та была плодородной, объяснил лорд Хойт.
Брови
Оноры взлетели высоко. Не отличавшаяся суеверностью девушка не понимала смысла подобного обряда, но согласилась: ей нужно было соблюсти все местные традиции, чтобы никто не усомнился в законности уз брака, связывающих её с королём.
Старец бросил в жаровню дурнопахнущие травы, а краска цвета крови, которой он рисовал на груди, шее и лице Оноры угловатые некрасивые символы, вызывала у Гленны неприятие. С трудом от брезгливой гримасы сдерживалась и Онора. Никто этого не заметил, но служанка знавшая принцессу с детства распознала признаки этой борьбы.
Надеюсь, это можно смыть? спросила Онора недовольным тоном сразу же, когда старик закончил песнопения.
Можно, ответил с улыбкой Хойт прежде, чем покинуть комнату вслед за служанками, ведшими под обе руки старика.
Краска смывалась с нежной кожи принцессы неохотно. Её потёки стекали с лица и шеи, касаясь ключиц, меж которыми был нарисован ещё один знак, самый крупный и яркий.
Онора в нетерпении сама взяла тряпицу, оттирая кожу там.
Отвратительно, говорила она, что за мерзкий обычай, позволяющий старику касаться будущей королевы грязными пальцами.
Гленна понимала негодование Оноры, но в ней ещё зрело и другое чувство, куда более глубокое, чем простая брезгливость. Она помогала принцессе смыть алую краску и уговаривала себя, что знаки были лишь частью свадебного обряда и не несли никакого зловещего смысла.