Чаще всего таким врагом оказывались евреи. Во-первых, средневековый христианин был твердо убежден, что именно они и распяли Христа, а, во-вторых, евреям запрещено было иметь оружие, почему бить их оказывалось очень даже приятно. Ну, поорут, погалдят, порыдают, но никто особо отбиваться не станет. Во-первых, сопротивляться воле коренного населения им тоже было запрещено, а, во-вторых, население это заранее готовилось к погрому, отбирая мужиков здоровенных, озлобленных до свирепости и темных, как июльская безлунная ночь. И эта злая тьма, похватав дубины, с ревом мчалась крушить ближайшее еврейское гетто.
Мужчин избивали нещадно, старикам рвали бороды, женщин насиловали по очереди. Натешившись, усталые, но довольные, расходились по домам. И все замирало до следующего погрома.
Так складывались отличительные черты Средневековья: абсолютное господство Церкви, ворчливое подчинение синьорам и непременное наличие коварного врага. А потом Колумб открыл Новый Свет, и в Европе начало помаленьку рассветать. Понадобились корабли, способные пересечь океан, паруса, пушки, канаты, цепи, якоря. Задымили заводы и фабрики, появилась постоянная работа и заработная плата, завертелись деньги. А поскольку синьоры считали профессии капитанов, штурманов и врачей неподходящим для себя занятием, то возникла новая социальная прослойка: служилая интеллигенция. Дни безусловного господства синьоров были сочтены, и Европа начала стряхивать с себя ржавые оковы крепостного права. Насущные проблемы оказались выше традиционного долга.
По ряду причин Россия не вписалась в этот бурный процесс первой промышленной революции. Она варилась в собственном соку, отбиваясь от регулярных набегов крымских татар, пожаров казачьих волнений и мятежей собственных удельных владык. Через сто лет после Колумба Ермак присоединил Сибирское ханство, но это ничего изменить уже не могло.
Освоение Сибири не востребовало ни промышленности, ни финансового капитала, ни служилой интеллигенции. Сабли, лодки, коня да отваги вполне хватило на то, чтобы достичь как устья Амура, так и мыса Дежнева. И Россия осталась наедине с собственными мечтами.
А мечты были ослепительными, и это тоже черта Средневековья. Русские крепостные, а по сути полные рабы своих ханов, не золотоордынских ночами напролет слушали рассказы захожих странничков совсем не о конце света, а о сказочной земле справедливости Беловодьи. Оно было там, там, далеко, где-то на окраине самой Сибири, но было, существовало реально и неколебимо, поскольку в него ВЕРИЛИ.
Верный старец мне рассказывал, бывал сам в Беловодье. Землица там два раза в год родит, а пахать надо, сколь сам пожелаешь. И господ нету, никаких нету господ, а кругом земля. Жирная и теплая-теплая. И вода, сказывал, в некоторых речках сытная течет, местные знают. Попьешь ее и есть не хочется. На весь день сыт!
Сияющая мечта о крае справедливости, в котором текут молочные реки с кисельными берегами была одной из основных черт языческих, по сути, верований средневекового человека, и здесь Русь, лишенная активной практической деятельности, дала Европе миллион очков вперед. Все последующие социальные теории, подбрасываемые ей, основывались на этой чудесной вере. Думаете, мы в России строили марксовский немецкий коммунизм? Увы, мы пытались воссоздать Беловодье. Мечту предков своих.
Может быть, именно поэтому у нас ничего и не получилось
СТОЛИЦА И УСАДЬБА
Это приятное сочетание в одном владении как того, так и другого, очень ценилась московской элитой тех времен. Сейчас, кстати, тоже ценится по инстинктивной тяге к собственности, приятной во всех отношениях.
Москва стала столицей столь же случайно, как миллионный выигрыш в любой лотерее. В историю она вообще, так сказать, влипла, поскольку никаких решающих битв, договоров или, скажем, убийства какой-либо персоны того времени там не случилось. Все это множество раз случалось потом, а тогда она просто оказалась на пути двух конкурирующих кланов. Силы у тогдашних «братков» были приблизительно равны, почему они и решили для начала потолковать на нейтральной почве. Москва в то время совсем еще не
город, то есть, не обнесенное укреплениями поселение вовремя подвернулась под руку, и главари встретились при равном соотношении телохранителей. Это произошло в сентябре 1147 года, что советской властью и было прочитано, как день ее рождения. Ребенок к тому времени уже носил бородку, но это никого смутить не могло, поскольку приказано было считать, что он увидел свет Божий именно в этот день, когда князья Юрий Долгорукий и Святослав Рюриковичи организовали свое толковище.
Летопись говорит о пире, на котором они присутствовали в день первой встречи. Поскольку она же отмечает, что князь Юрий дал большой обед с подарками на следующий день, то возникает вопрос, кто же закатил им пир в первый день исторической встречи.
А пир устроил некий боярин Кучка, практический владыка этой деревни на пока еще нейтральной земле. Усадьба его, по всей вероятности, стояла там, где ныне высятся мрачные корпуса бывшего НКВД-КГБ: на Лубянке, долгое время именовавшейся Кучковым Полем. Вот с этой княжеской попойки и приказано нам было отсчитывать годы собственной столицы, хотя надобно полагать, что боярин Кучка возник отнюдь не позавчера.