А ведь языческая вера предков наших была по-своему стройна и осмысленна хотя бы потому, что обожествляли они не абстракцию, а вполне конкретный, окружающий их мир.
Они поклонялись родникам, рекам и озерам, рощам и отдельным деревьям, холмам и полянам. Они поклонялись самой природе, щедро населяя ее таинственными живыми существами, порою добрыми, порою очень непредсказуемыми. В доме жил Домовой, дух предка и дома, и ему ставили на ночь еду. Эта добрая вера, в которой не столько идолопоклонства, сколько благодарной памяти предкам своим, пережила христианство и весь духовный прогресс в целом, оставшись и до сей поры в наших душах, то ли в шутку, то ли всерьез. Мы не ставим ему миску с кашей на ночь, но моя матушка, потерев что-либо, непременно «завязывала бороду» домашнему шутейнику: левой рукой делая узел на висящем полотенце. И что вы думаете? Сразу же вспоминала, куда именно подевалась пропавшая вещь.
Все с нами, с нами, ничего не пропадает в генетической связи времен, цепочка которой есть нить из глубокой страшно себе представить, КАКОЙ ГЛУБОКОЙ! древности. Со времен изгнания из рая, то есть, с того мучительного момента, когда человекообразное существо приняло решение, что оно не должно более жить в природе, лишенное клыков, когтей, яда или мимикрии. Что единственный способ уцелеть, это уйти из природы в крепость, стены которой суть человеческая культура. Обрыв генетической цепи есть прекращение нити данного существа в бесконечной пряже человечества, объективно выраженной в отсутствии потомства, и поэтому мы, ныне живущие, обречены помнить все. Если, разумеется, и память наша достаточно развита, и чувство великой благодарности к предкам заполняет душу твою.
И моя мама, дочь народника и принципиального атеиста, завязывала дедушке бороду в непременнейшем порядке. В знак благодарной памяти связи времен. Прошлого, настоящего и будущего. Чтобы не «распалась цепь времен», потому что подобный распад ведет к неминуемой гибели всего нашего народа.
Вы испытывали ужас перед темной глубиной воды? Не на море, не на реке, а в прудах, затонах, бочагах, подернутых ряской, где и глубины-то, с сущности, нет? Этот детский (он проходит не столько с возрастом, сколько с опытом) страх древний страх перед водяным, которого так боялись наши предки несмотря на то, что, судя по записям дотошных греков, были лучшими пловцами в мире. А вы не настораживаетесь в бане? Нет, не в шумно веселой, с друзьями и обжигающим парком, а в утренней, полутемной, сырой, которую предстоит еще только
затопить?
А как же не настораживаться, когда там живет дедушка Банник. Он и дымку может надуть, и угару, и водой внезапно плеснуть. Он тоже оттуда.
Из верований предков наших.
Мы и сегодня завиваем березку в семик и встречаем первые проблески весны масленицей. И подобная раздвоенность меня не страшит, а скорее радует: она сигнал еще не стертого компьютерами прошлого. Меня пугает вторая, мрачная сторона язычества, которая порою тоже шевелится в тяжкой дреме своей.
Наши предки жили не столько в гармонии с природой, сколько в страхе перед нею. Я уже говорил о темной стоячей воде, в которой прячется водяной. Вспомним и о лешем, кружащем нас кругами по лесам, путая все ориентиры, а заодно и наши знания, с какой стороны на деревьях растет мох. А гроза, которую напряженно переносят все, даже если и пережидают ее в доме с громоотводом? С точки зрения наших предков, все враждебное (равно как и все доброе) творили неподвластные человеку силы, которые можно было только умилостивить.
Приносили жертвы. Черного петуха перед боем, лошадь раз в году водяному, козла при внезапной тяжкой болезни. Но самых кровавых жертв требовал самый кровавый бог грозы, молнии и воинских дружин. Звали его Перуном, и умилостивить гнев его можно было только человеческими жертвами.
Обычно пред его идолом закалывали девушку и юношу, когда по жребию, когда по указаниям волхвов. В летописи отмечено последнее человеческое жертвоприношение в Киеве, в 983 году, за пять лет до Крещения Руси. Тогда выбор волхвов пал на молодого варяга-христианина, но его отец с таким выбором не согласился, и киевляне, не задумываясь, убили обеих. Позднее православная церковь канонизировала их под именами Феодора и Иоанна, но суть не в этом.
Может быть, не столь уж любопытен сам факт кровавого жертвоприношения, как выбор волхвов: почему именно на христианина пал жребий? Вполне возможно, что язычество уже предчувствовало свой уход из истории славянства, по-своему мстило за него. Эта превентивная месть весьма любопытна, и нам, может быть, стоит поразмышлять, в каких нарядах и масках она перекочевала в наши дни. А ведь перекочевала.
Сразу по окончанию гражданской войны большевистское правительство отправило в изгнание, выслав из страны, двести крупнейших деятелей русской культуры. Философов и филологов, историков и теологов, правоведов и искусствоведов и тому подобных «книжников», как презрительно именует подобных деятелей иной культуры Евангелие. Они ни в чем не провинились еред властями, но непременно проявили бы себя в будущем походе большевиков против русской культуры. Это был первый превентивный удар, но далеко не последний: большевики готовили плацдарм для атаки по самим основам национального сознания.