От склада вразвалочку подошел Сидор, вытирая ладони о какую-то ветошь.
Ну, все, сказал он. Закрыли детдом, шпану забрали в ФЗУ А нам куда?
Мирон едва ли слышал его, все смотрел на спины уходящих. Лепик шел последним в строю и все оглядывался. Сделает шагов пять, оглянется, а то идет и смотрит назад, пока не споткнется.
Я тут в разведку ходил, продолжал Сидор, лесхоз организуется. Нужен толковый завхоз. Может, и тебя туда пристроить? Он дотронулся до яблоньки. Зачем садили? Кому теперь сад?
А Лепик все оглядывался, все не мог успокоиться. Уже и лица не разглядеть, одно пятно белое
Слышь-ка, Мирон? повысил голос Сидор. Свадьбу играю в воскресенье. Приходи. Теперь мы ровня, два шиша на голом месте. Приглашаю, вся деревня будет. Гулять так
И замолк от удивления. Кинулся Мирон бежать, будто его ветром понесло. А от строя бежал к нему Лепик. Бросил чемоданчик и припустил сильней. Да и Мирон вовсю старался Столкнулись посреди деревенской улицы, обнялись
Дядька Мирон, я с тобой!
Сынок
Я с тобой! Дядька Мирон, милый
И так они вцепились друг в друга, что никакой силой не разнять.
Мирон у себя в хате сидел на низкой скамейке и умело подбивал сапоги деревянными гвоздями.
Лепик смотрел в окно, уронив на колени мало его занимавшую книгу. В окно он видел, как на дворе Сидора гуляла свадьба.
Почему плохим людям легко живется, а хорошим трудно? спросил неведомо кого Лепик. И хорошие идут к плохому, будто не знают. Почему?
Мирон забил последний гвоздь, поставил сапог со стуком на пол, ловко завернул портянку и сунул ногу в голенище. Обувшись, он прошел по хате. Сапоги скрипели отменно, не сапоги духовой оркестр.
И вдруг Мирон рванул ситцевую занавеску, а за ней китель сверкал орденами и медалями. Он тот китель надел, затянулся ремнем. Лепик восторженно смотрел на своего бывшего командира.
Я спрошу твоих хороших, сказал с непонятной угрозой Мирон. Я им, сукиным детям, вопросы задам!
Застолье было в разгаре, когда распахнулась дверь хаты и на пороге возник Мирон, сияя орденами и медалями. Сидор,
сидевший рядом с молодой, поднялся и радостно воскликнул:
Уважил! Проходи!
Он окинул взглядом стол, не нашел, куда посадить гостя, и приподнял за плечи худенького старичка, который явно перепил:
Отдохни, Ехвим!
Но старичок вдруг взъерепенился:
Кого гонишь? Сельсовет гонишь! Не смей!
Ты пошуми, сказал спокойно Сидор. Или долг вернул, что раскричался?
Не, Сидор, нет, замотал покорно головой старик. Выпил лишку Отдохну
Он выбрался из-за стола, кто-то подхватил его, отвел.
Садись, показал на пустой стул Сидор. По правую мою руку!
На его место хочу, показал Мирон на Якуба, который был розов от выпитого и явно доволен обществом белозубой соседки. Его погони. Тоже, небось, должен?
Якуб вмиг изменился в лице, будто и не было хмеля.
Ты чего, Мирон? сказал Якуб. Веселье идет. Глаза разуй.
Не я, вы слепы, отвечал Мирон. Хлебную самогонку пьете, а зерно Сидор у колхоза крал.
Ты видел? взвился Сидор.
Не видел, да знаю, осадил его Мирон.
Мирон окинул взглядом мужиков и баб.
Сытно едите, хмельно пьете, продолжал он. А сами можете этак-то угостить? Не-е, в хатах шаром покати, дети голодные плачут. Глядят они, как их батьки у вора угощаются. Как они ради самогонки души продали.
Прекрати, Мирон! вскочил бывший фронтовик.
Это он у вас украл. У государства! Лесом втихаря торгует! И вы знаете, но пришли в гости. Пришли пить и жрать краденое у страны, за которую недавно на смерть шли!
За столом было тихо. Бледный Якуб поднялся и стоял, опустив голову, двигая желваками.
Помните, он даром не угощает. Он вами помыкать будет. Видели, как он местную советскую власть из-за стола выкинул? А мы за эту власть Забыли погибших друзей-товарищей?
Что же получается, Мирон, сощурил глаза белый лицом Сидор, чтобы мне жить, должен я тебя изничтожить?
Мира не будет, сказал Мирон.
И вышел. Якуб последовал за ним. Стали гости подниматься по одному из-за стола, И не глядели друг на друга
Мирон сидел на крыльце детдома и держал в руке газету с фотографией Ольги Ивановны.
Спешил к нему Якуб. И была у него в руке та же газета.
А с другой стороны бежал Лепик. И ту же газету нес.
Они подошли, сели рядом. Посидели молча, и Якуб сказал:
Орденом Боевого Красного Знамени посмертно
Мирон вприщур смотрел в какую-то свою даль. Потом проговорил:
А принялись яблони-то, Якуб. В рост пошли А, Лепик? Все до одной
И смотрел вприщур в свою даль, в будущее, которое виделось ему светлым, потому что человек он был душой и телом здоровый.
В хату без стука прошел высокий и худой Сидор с иссохшим лицом, на котором горбился приметный нос. Теперь ему было лет на сорок больше, чем тогда, когда он рубил сад.
Слыхал, умираешь, сказал он и подошел к кровати.
Мирон, одни глаза прежние, лежал под стеганым одеялом и смотрел на Сидора с таким видом, будто ждал его прихода.
Сидор постоял над больным, вглядываясь в лицо, будто пытаясь разглядеть, какая она смерть, и сказал без торжества, а даже с печалью:
Выходит, моя взяла.
Сидор уцепил длинными узловатыми пальцами табурет и подсунул под себя, устроился, поскрипел им, вздохнул.