Да никакого беспокойства нет. Я к соседке пойду. Спокойной ночи
Спокойной ночи, послышался голос Валеры, и Нина тоже кивнула головой.
Хлопнула дверь. Потом Валера что-то делал в комнате, что-то доставал, раздвигал тахту, шумел в ванной, а Нина все стояла около окна. Ей были видны железнодорожные пути, озеро, пустырь. Трубы ТЭЦ подняли три столба темного в сумерках пара. Горел, факел газа на каком-то производстве.
Валера подошел к ней, тронул за плечи.
Стоило лететь пять часов/ чтобы увидеть все это, проговорила она. То же, что я вижу из своего окна каждый день.
По телевизору в программе «Время» показывали встречу или проводы какого-то высокого иностранного гостя. Гремел марш, печатал шаг почетный караул. Валера, взглянувший на экран, заинтересовался, подошел поближе, уставился на сухощавого, смуглого иностранца.
Эй, что это ты там увидел? Нина уже лежала в постели.
Вовошку, машинально ответил он.
Какую Вовошку? засмеялась Ни на. Выключай и ложись.
Да сейчас
На экране показывали уже другой сюжет, и Валера выключил телевизор.
Кричал за окном электровоз. Горел факел. В темноте слышались два голоса.
Тебе что, со мной плохо? осторожно спрашивал мужской.
Наоборот, отвечал женский.
Что наоборот?
Очень хорошо.
Давай спать?
Спи, сирота казанская!
Сама сирота! Валера счастливо засмеялся.
Тишина.
И снова сон. В солнечных пятнах поляна под раскидистыми ветвями и женщина. Лицо ее смутно то ли та, прежняя, то ли эта, Нина А сын все так же пристально и строго смотрит, и в глазах его вопрос упрек, горечь, обида. И надежда
Потом слышны рыдания.
А что же ты плачешь?
Потому что я не знаю, что будет дальше!
У нас?
И у нас тоже.
Все будет хорошо. Все! И у нас. И У всех Я постараюсь Я очень
постараюсь
Холодно Прижми меня еще сильнее.
Так теплее?
Все равно холодно. Ой, как холодно Я на юг, на солнце хочу На юг. На юг! На юг
Не плачь Я постараюсь
А почему у тебя голос дрожит?..
Записка на столе и голос Нины:
«Уехала домой. Прости, так будет лучше для тебя. Отдыхай, тебе надо отдохнуть. Ты кричишь во сне и все рвешься к своим. Поезжай. А я поехала к своим. Целую. Нина.»
Желтое такси, казавшееся серым под нарастающим дождем, подало длинный сигнал, а Валера все никак не мог проститься с теткой под бетонным навесом парадного.
Ушла пи до свиданья, ни спасибо. Эх, Валериан!..
Ладно, теть Жень. Пока. Простудитесь.
К Валентине-то будешь заезжать?
Не знаю. На юге они.
Евгения Михайловна все еще держала Валерин плащ побелевшими от напряжения пальцами.
Квитки от переводов не выкидывай, как я просила: иждивенство оформлять буду, обещали в собесе
Ну, пока снова заторопился Валера и обнял ее.
Она мелко, хлопотливо перекрестила его. И вдруг первый раз в жизни прильнула к нему. Он даже замер от непривычной ласки.
Какой-то ты стал пыталась найти слова Евгения Михайловна, задумавшийся Задумчивый.
Сам же торопился! послышался голос водителя.
Поговорим, тетя Жень. Мы еще обо всем поговорим! кричал Валера уже на бегу, прикрывая от дождя плащом лицо.
А она стояла на крыльце, как старое каменное изваяние, постепенно теряя очертания в уплотняющемся потоке дождя.
Она тебе тетка по отцовской или материнской линии? спросил водитель, когда машина уже мчалась по Внуковскому шоссе.
По общественной линии. Валера сидел бледный. В себе.
Город кончался. Раздвигалась зелень летнего леса.
Валера вонзился к аэропортовскую толчею с неожиданным ожесточением. Все это броуново движение приехавших и отъезжающих с его потоками, ручейками, сумятицей вдруг показалось Валере враждебным.
Людей задавишь! кричали ему вслед.
Последний рейс!
Улетишь завтра.
А-а, он только мотнул раздраженно головой и снова устремился по перрону к выходу на летное поле.
Вам говорят нельзя! Русский язык понимаете? Дежурная по перрону захлопнула перед ним дверцы.
Ну вон же еще трап не откатили! молил Валера.
Нельзя, вам говорят!
Мне завтра поздно!
Нельзя!
Потерянно-жалкое лицо Валерия дернулось, но в следующий момент он уже перемахнул через загородку и побежал к самолету.
Вернитесь! Гражданин, вернитесь! крикнула дежурная вдогонку, а потом неуклюже побежала за ним по летному полю.
Валера несся по полю с отрешенным видом, тяжело дыша. Было видно, что сил у него немного, но он бежал, бежал, бежал
От рывка вдруг раскрылся чемодан, и на мокрые бетонные плиты посыпались сувениры: разноцветные камни, костяные игрушки, нанайский бог
Увидя все это жалкое богатство на ветреном и холодном аэродромном поле, Иванов вдруг замер. И сразу же был настигнут мужчиной в летной куртке, бежавшим ему наперерез, и запыхавшейся, раскрасневшейся дежурной.
«Псих ненормальный», последнее, что услышал Валера от дежурной, когда его вернули в зал ожидания. Поискав глазами свободное место, он сел прямо на пол, у колонны. «Псих ненормальный» застряло в голове
Валера встал шатаясь, пошел в толпу и поглотился ею.
Он не шел, он брел, плыл среди людского потока, отдаваясь во власть течениям и водоворотам. Он не старался быть незаметным, он был действительно незаметен в этой миоголикой и одновременно безликой вокзальной толпе. Он был плоть от плоти их. Его одежда была их одеждой; он курил точно такие сигареты, какие курят миллионы, а здесь на вокзале почти все. Он умывался в длинном кафельном туалете, точно так же втягивая в себя воздух и захлебываясь. Он инстинктивно бросался на каждое громкое объявление диктора и только секундой позже понимал, что оно касается не его. И так же чуть сторонился милиционера, как все грешное, мужское братство; и в то же время ловил ту секунду, когда с милицейского лица сойдет начальственное выражение и проступит их сообщническое, всемирное мужское озорство.