Твой брат одержим, произнесла Сагынай.
В темноте Чоро не видел ее лица, но по голосу чувствовал, что она улыбается.
Даже сказки он ворожит по-особому, как геофизик.
Сказка ложь, да в ней намек, оправдывая себя и соглашаясь с Сагынай, сказал Медер.
Сагынай, почему ты не выйдешь замуж за моего брата? к полному удивлению обоих неожиданно спросил Чоро.
Вот именно, почему? разыгрывая шутку, сказал Медер, чтобы как-то сгладить неловкую ситуацию. Вот это деловой разговор. А то все сказки да басни
Одержи́м твой брат, Чоро, мягко, не повышая голоса, сказала Сагынай. Не грубость уловила она в вопросе Чоро, а непосредственность его мальчишеского характера. Да и сама она не раз, наверное, думала об этом. Одержи́м. Он нашел себя в работе, в делах земных. Это его страсть. Это счастье найти себя Могу ли я мешать ему? Быть ему обузой
Медер хотел сказать что-то, но Сагынай продолжала:
Жена требует внимания. А я ведь тоже не небесное создание, буду обычной нормальной женой. Потом будут дети. Это новые заботы. А как же его работа, страсть? Его стихия, его одержимость? Все, чем он дышит? «Любовная лодка разбилась о быт». А муж и жена это быт, Чоро. Быт это рифы. А разобьется об них «лодка одержимости», что тогда?
Как я вам завидую, сказала тихо Дамира. Завидую вам обоим, да-а
Дамира, девочка милая, у тебя еще все впереди. Сагынай обняла ее за плечи. Это чувство приходит к каждому
Не к каждому, нет, не к каждому Моя сестра вышла замуж за человека, который ей безразличен, вышла только потому, что забеременела У нее не было другого выхода.
Все молчали, медленно догорал костер.
А сколько же таких, которые женятся не по любви, а по надобности или безвыходности, да
В голосе недавно такой смешливой и казавшейся такой наивной Дамиры было столько искренности и убежденности, что никто не решался ее перебивать.
Девушка говорит парню: я жду от тебя ребенка. Они чужие друг другу, но она ждет от него ребенка, да. И они женятся. И этот ребенок становится для них обузой на всю жизнь. Они ненавидят еще не родившееся дитя. Ребенок то, что должно быть смыслом жизни, и вдруг ненависть и обуза Это страшно.
Страшно, Дамира, приподнялся Медер. Это жутко и безнравственно Все трое обречены на несчастье
Давайте не говорить сегодня о мрачных вещах, давайте говорить о хорошем, предложила Сагынай. Давайте танцевать, день рождения еще не окончен.
Еще солнце не закатилось за гребни высоких гор, а они уже подъезжали к аилу, где жил Кайбылда, отец Медера, и мать добрая, сердечная Маана, никому в жизни, наверное, не сказавшая худого слова.
Вот в этих горах, по преданию, захоронен Манас, сказал Медер.
Разве не в гумбезе? спросил Чоро.
Нет. Гумбез был выстроен гораздо позже, а тело Манаса по велению его жены Каныкей погребли в горах, куда не ступала нога человека, в царстве диких козлов и архаров. Замуровав его в камни,
Каныкей вместе с самыми близкими сподвижниками Манаса повернули русло реки и затопили курган, чтобы враги не смогли надругаться над прахом Манаса. Вон, видишь, та самая река. Старики говорят, что она чуть обмелела, но и сейчас ее поток может сбить коня.
Да ведь это легенда!
Легенда. Но в каждой легенде есть правда. Нашли же Трою, поверили в миф. Если бы я был археологом, то серьезно бы занялся этой легендой.
Может быть, поедем к мавзолею? Посмотрим.
Поедем после аила. Туда придет Сагынай.
Чоро поглядел на брата и улыбнулся:
Ты знаешь, брат, она мне понравилась
Да ну? наигранно удивился Медер.
Ей-богу! Когда же свадьба будет?
Скоро. Вот получу квартиру
Не тяни, брат.
Медер согласно кивнул головой и повернул в проулок, обсаженный деревьями, шины зашуршали по мелкому гравию. Машина шла вдоль русла пересохшей реки, где были видны следы прошедшего селя: вывороченные и разбросанные камни-валуны, смытые берега, тракторы на железных тросах тащили голые, искореженные стволы деревьев. Мост из бетонных блоков был снесен, а рядом с ним через пересохшее русло расчистили временную дорогу.
Большой сель прошел, сказал Медер. Машина зло урчала, переезжая на другой берег. Киргизы недаром говорят, что самые безжалостные и бессловесные враги человека это буйный огонь и буйная вода.
Аил находился у подножия зеленых гор, не выжженных солнцем и еще не вытоптанных отарами и табунами. Сквозь густые рощи белели дома, вились дымы над очагами, обещая деревенский уют и тишину.
Медер остановил машину у дома, обнесенного изгородью из ровно подогнанных тополиных веток. Домашние в этот час были заняты вечерними заботами. Мать несла охапку свежей травы для коровы, отец что-то ладил под широким навесом, а сестренка Медера, Назира, хлопотала у очага. Медер подтолкнул в открытую калитку вдруг оробевшего Чоро.
Маана первой увидела их Она шла к ним навстречу и постепенно узнавала своего внука, которого так долго не видела. Она бросила в сторону траву, обняла Чоро и стала осыпать поцелуями.
Сердце ты мое, душа моя, да чтобы жертвой стать за тебя, тихо шептала она, внучек ты мой, жеребеночек, ты ли это?