Так ты ж хотела сказать, что Кирей-то в те годы дитем был горьким, мало меня старше, но промолчала. Еще обидится. Но азарин и сам понял.
Я был сыном авара, князя, если по-вашему. Тогда еще просто авара и уже сидел в седле. И невесту мне присмотрели и никто бы не понял, если бы я остался дома.
Сколько
Двенадцать. Я сам себя полагал взрослым я знал, что наследником рожден. И когда-нибудь буду править землями нашего рода даже если бы появились еще сыновья отец любил мою мать. И пока она была жива, не приводил в дом других женщин. Я был не старшим. Я был единственным
Кирей лег на землю.
И не холодно ему-то?
Мне вона и в тулупе морозит, хотя тоже великого ума, ежель расселася. Чай, не лето на дворе
Он брал меня на Совет говорили, что даже когда я в колыбельке лежал, все одно брал, чтобы привыкал. Слушал. Учился. А подрос когда, то и вовсе по-взрослому сажал перед собой на кошму. Давал в руки серебряную плетку, и Советники кланялись
а теперь, стало быть, Советники эти, которые кланялись, спят и видят, как бы избавиться от неугодного наследника. Или не эти, но иные, правда, с того Кирею не велика разница.
Я слушал, о чем говорили. А после и сам говорил, когда понимал, что есть чего сказать но не думай, что я только и делал, что на кошме сидел.
Замерзнешь.
Я поднялась и стряхнула с тулупа не снег, а грязь, темную, примороженную. Она цеплялась за овечий волос, забивалась, и откуда-то я знала, что, подтаяв, эта грязюка и завоняется.
Мертвая земля смердит не хуже мертвого человека.
А на полигоне она давно уже не была живою.
Отогреешь? поинтересовался Кирей и хитро так глянул.
Ага скажи еще, чтоб в баньке попарила
И от баньки не откажусь.
Вот же ж ни стыда, ни совести, одни роги торчат.
Меня учили быть не только правителем, но и воином. Никто не потерпит над собой авара, не способного палаш в руке удержать. К двенадцати у меня была своя сотня как я мог остаться дома?
Не знаю.
У отца вот сотни не было.
И дед, если и сидел где, то только на лавке в старостином доме, там тож советы устрайвали, когда случалось, скажем, поля общинные делить, аль рядиться, кому и за кем нонешним годом колейку на пастьбу гнать. Оно, может, вопросы не зело важные, а все одно
Отец велел не высовываться
А ты
Мне было двенадцать. У меня была сотня, конь. И уверенность, что люди слабые, никчемные существа Кирей потер переносицу, а я увидела шрам на ней, тонюсенький, едва-едва заметный. Мне думалось, что они-то и первого удара не сдержат а потом это походило на безумие это и было безумием. Красное небо. Красная земля. Железо огонь вот когда такая волна идет, люди сгорают не сразу они кричат, и так страшно. Я по ночам до сих пор слышу, как
Кирей побелел.
Сев, он стиснул голову руками.
Я там потерялся не понять, где свои, где чужие уже рубишь налево и направо, потому как, стоит опустить палаш, промедлить чутка, и зарубят тебя конь не летит. Бредет, проваливается в землю или уже болото там крови столько пролилось, что развезло пот глаза застилает. Кто-то кого-то зовет кто-то смеется, что безумный стонут и меня выбили-таки наверное, отец все же хорошо меня учил, если я продержался до вечера. А может, свезло. Везение разным бывает. Главное, что я продержался а потом вот в голову прилетело очнулся уже среди ваших. Живой поломанный крепко, но живой думал, сразу прирежут, ан нет
Не прирезали.
А ведь и вправду могли бы сколько наших там слегло? Сколько же осталось, живых да пораненых, озлобленных, потому как кровь пролитая завсегда злобит. И вздернуть бы им Кирея, на копья поднять иль еще какую учинить расправу, но ведь живой
Целителя привели даже перевязали. Напоили а потом лихорадка началась. Все же потоптали меня хорошенько. Мне бы к предвечному огню вернуться, но нет, выжил и узнал, что мы замирились и я стал залогом мира. Не только я, но тогда я думал исключительно о себе
Он поднялся легко, вот сидел.
Вот уже стоит, отряхивается.
Отец тогда еще приехал повидаться. Своих целителей привез рабов, чтобы при свите сундуки золото коня мне подарил я на того коня через год сесть сумел только. Да не важно. Пришел ко мне в шатер тогда уж из загона, в котором нас держали, в шатер перенесли он вошел и сказал, что
Кирей тряхнул головой, и черная коса его рассыпалась-разметалась.
Мой сыновний долг подчиниться. И не только сыновний многие из наших полегли там. И если
людям захочется вычистить степи, то мы не сумеем удержаться. Мир нужен всем. А я условие мира. Точнее, не только я, но тогда я думал исключительно о себе обидно было. Я ведь и вправду надеялся, что отец просто заплатит выкуп, и я вернусь домой. Героем вернусь. Раны заживут, и все пойдет как прежде, а тут вот я останусь среди людей, и как надолго не понятно и что я буду делать, тоже непонятно а отец только и уговаривает, чтобы я терпения набрался, чтобы не позорил его и весь наш род мы всегда блюли данное слово и выходит, что слово дал он, а держать его мне и это тоже
Снег пошел.
На полигоне давно уже все стихло, и черная земля затянулась седоватыми шрамами луж. Вода ведь не ушла, она, искореженная магией, тоже была мертва.