А может, и не зря.
Ежели совладаю, то смогу по своему хотению в людей глядеть. Аль не глядеть.
но Еська не висельник небось, с висельником царица не стала бы нянькаться а что спина обыкновенная спина широкая да полосатая, в шрамах белых, косых такие бывают, когда порют кого-то, да не розгою, а хлыстом
и крепко ему тогда досталося
от кого?
Не мое дело, но их же совсем детьми царица собрала, и стало быть а дите хлыстом как вусмерть не умучили?
Чудом, не иначе
И чего делать будешь? голосок у Горданиной подруженьки тонкий, звонкий аккурат что ручеек, который по камням пробирается.
Тоже мне проблема. Другого найду
ГЛАВА 33, где речь идет о делах сердешных и магических
На конюшни сослал.
На две седмицы.
И оно-то, навроде, ничего страшного в том не было, да вот вышло все криво. Пускай и не было в том моей вины, а все ж
В столовой я задержалася, признаюся, что есть за мною грех чревоугодия, как-то наш жрец говаривал, правда, повторяя, будто бы кровь моя иного, нежели у людей, рациону требует, да только оба мы знали, что требовать одно, а себе попустительствовать иное. Вот каша это да, это для нужд телесных, а булки с вишнею да медом уже попустительство полное. И мне бы, волюшку в кулак собравши, от булок тех отказаться, а я села чаевничать, и так мне хорошо сиделось.
Думалось.
О гостинчиках вот думалось, которые я для своих справлю. Нитки там, скатерочку шалик для бабки и бусы для Станьки, у нее-то, небось, красивых бус нету, а девке охота, даром что сирота горькая и еще думала про орехи медовые, кофий да мак, который в столице был сладехонек
Про шнурок узорчатый, который для Арея связала примет ли?
Кирей вот
И остальным надобно подарки делать, потому как принято на Перехлестье обменьваться. В Барсуках-то повелося, хотя ж бы мелочь какую, петушка на палочке, а соседу-приятелю поднесть должон, иначе не будет тебе удачи в новым годе, обойдет она и дом, и семью сотнею дорожек, и хорошо, коль по этим дорожкам беды к тебе не выведет
Да как ты смеешь? От этакого визгу ажно в ушах зазвенело, особливо в левом. Я и пальцу засунула, проверяя, целое ли оно.
Ухо было целым.
Я и повернулася на крик. А кто б не повернулся.
Боярыня Гордана в синем убранстве была диво до чего хороша. Волосы лентами переплела, на голову шапочку бархатную да с перышком возложила. С шапочки энтой на глаза будто бы сеточка серебряная спускалась, ноне такое в великое моде
Сама бела, стало быть, не сеточка, боярыня.
Губки поджала.
Бровки сдвинула сурово.
И глядить этак, с прохладцею. А перед нею Еська стоит.
Прямой, что оглоблину проглотимши. Ажно выше сделался. И белый весь страшно глядеть цветочки сжимает, стало быть, принес боярыне своей, да только энтот дар ей не в радость.
Гордана
Я не услышала по губам прочла, до того тихо сказано сие было а боярыня только плечиком точеным дернула.
Что-то ты нагл стал, холоп, без меры Рученькой белой махнула, этак мух отгоняют. Ежели смеешь имя мое произносить.
И подбородочек подняла.
Проплыла мимо
Стало быть, Еська схватил боярыню за рукав отрезной, не мил я тебе больше?
Ты?
Я. Или забыла, Горданушка, как говорила что говорила
Забыла, ласково ответила она. И тебе советую. Потому как, если вдруг не забудешь,
то батюшке отпишусь. Не дело это, когда холопы боярской дочери шагу ступить не дозволяют и про то в Правде, помнится, писано, что ежели холоп какой нанесет оскорбление деве роду боярского словом аль взглядом, то и пороть его надобно на лобном месте, пока вся шкура не слезет
Она говорила это, в глаза глядючи, и от каждого словечка, что падали камнями в пруд, удовольствие имела, и было то для меня странно.
Страшно.
Еська же рукав не выпустил.
А если он и коснуться посмеет, то и вовсе до смерти
Пальцы разжались, и шелк темно-синий сам выскользнул, шкурою скользкою змеиной, перелинявшей.
Ты меня обманул, сказала Гордана и цветочки взяла.
Повертела.
Да и под ноги бросила.
Чем же? Еськин голос был тих и страшен, этак тихо становится перед грозою, когда небо еще светло, а все одно чуется, что вот-вот проломит его первая молния. Я никогда не говорил, что я царевич если тебе он нужен.
А то кто ж еще?
Ты должен был сказать, кто ты есть
И ушла.
Он же так и остался.
Стоит.
Покачивается. В плечи себе вцепился, да так, что руки побелели. И сам белый-белый
Я встала, булки булками, да неладное с человеком деется.
Видела? Он ко мне и не повернулся.
Видела, согласилась я. И слышала
Ты с мыльней этой я ведь точно знаю, куда шел и тут вдруг Он попытался усмехнуться, да только усмешка та кривою вышла.
Не я, Божининой милостью клянусь.
Арей больше некому небось, подговорил Хозяина, а тот и рад был бы помочь, тоже все переживал за меня
Какая теперь разница. Он пальцы разжал. Небось, все уже знают
Я кивнула. Знают Гордана не из тех, которые молчать будут, да и подруженьки ее, и выходит, что отныне быть Еське серед царевичевых людей, да наособицу.
Ну и
Еська добавил пару слов покрепче, таких, за которые бабка, случалось, за уши меня драла
И ушел.
Дорогая моя бабушка, Ефросинья Аникеевна, премного отрадно мне было прочесть, что все-то у вас ладится