Стоит денег безумных.
А Кирей ее на шальвары.
И на рубаху с рукавами широкими, на завязках. А поверх рубахи да шальвар безрукавка из оленьей мяконькой кожи и сапожки еще все-то новое, необмятое.
Дорогое страсть.
Возвернуть бы надобно, но как, не примеривши-то? Я и решила, что скоренько на себя прикину, авось еще не сядет, тогда и верну
Не вернула.
Хотела вот от сердца отрывая, хотела, ибо разумела, что за этакий подарок не скоро отдариться сумею, если сумею вовсе. А обязанною себя чувствовать не люблю. И пусть хороши шальвары, свободны да лежат так, что сперва и не понять, шальвары то аль юбка хитрая. И пусть рубаха мягка, а жилетка крепка, сапожек же и вовсе на ноге не чую, но
Негоже девке да от случайного знакомца этакие подарки принимать.
Арей отговорил.
Ему и взгляда хватило, чтоб понять все. Я-то дареное не прятала, да и чего таиться-то? Он же глянул, дернул так плечом, будто свело его, и сказал:
Кирей постарался?
Отдам. Мне вдруг стало стыдно: что обо мне подумают-то? Нет, что замуж мне охота, так я не скрываю, но вот чтоб прям так охота, чтобы за первого встречного, то нет
Не стоит.
Почему?
Он руку протянул, будто бы желал шелк азарский пощупать, но не коснулся.
Если женщина возвращает подарок, значит, мужчина не сумел ей угодить. Второй получишь. А потом третий и так пока не примешь.
Надо было сразу отказаться?
Арей плечами пожал, мол, может, и надо было, да только не его то дело.
И как быть?
Отдарись.
Чем?
Нет у меня ни золота, ни даже
серебра, ничего иного, годного в дар, чтоб равный был.
А чем хочешь вон, ленту для волос сплети.
И верно, волосы-то у Кирей-ильбека густые, черные, и ленты нынешние их не держат. А я знаю одну заговорку простенькую, которую девки барсуковские пользуют. Небось, больше не растреплется.
Только красного не вплетай.
Почему?
Красный это невестин цвет Синее дарят друзьям. Зеленое и желтое близким друзьям или родне. Или побратимам еще а вот красное это или девице, которая по нраву пришлась, или жениху.
Нет жениха мне такого не надобно.
Синяя, значит а что, если лазоревым да по темно-синему узор вышить, оно и красиво выйдет, и со смыслом
две ленты, только вторую желтым да по синему. Может, Арей и не близкий друг мне, да только единственный, кого и вправду за друга почитаю.
Арей
Да?
А ильбек это по-азарски «господин»?
Наследник он старший из сыновей. Только все одно не позволят ему на белую кошму сесть.
А он не отступится от своего и жаль стало Кирея.
ГЛАВА 18 О хитростях медитации и некоторых последствиях
От урчания я и проснулась.
Глаза разлепила, дабы аккурат перед собой узреть Архипа Полуэктовича, который присел на пол, подпер подбородок ручищей да и глядел на меня.
Что, Зосенька, поинтересовался этак ласково-ласково. Не дается тебе медитация?
Я лишь вздохнула.
Ото ж не дается и кто этую мучению придумал? С дорожкою, вон, и то легше. Там все понятненько, бежишь себе, ногами грязюку месишь, скачешь по камушкам не то оленухой молодой, не то коровою, что белены объелась, я подозревала, что второе мне ближе. А тут сидишь, ноги скрутивши у меня по первости от этакого скруту ныли страшно и глаза закрывши, пытаешься отыскать в себе внутренний источник силы, а отыскавши, раскрыть его и достичь некоего внутреннего равновесия с собою.
Так Архип Полуэктович говорил. Прочие то ли понимали, то ли делали вид, что понимают, главное, не спорили. Оно и правильно, наставнику перечить себе дороже. Вот и маялися.
В первые-то денечки еще по-божески было, сидели недолго, а ныне вот с самого утра заместо лекций, аки сели, так и я честно пыталась.
И глаза закрывала старательно.
И мысли всякие гнала, от которых в голове свербеж и беспокойство.
Правда, с мыслями не совсем чтобы получалось, верней, совсем не получалось то одно в голову лезло, то другое то беспокойствие за бабку, как она там? Получила ли письмецо мое? Я уже и другое писать начала а ведь задождило, но то в столице, в Барсуках-то этакою порой обыкновенно сушь стоит а вдруг и там развезло? Успели ли мужики сено убрать? А в нашем старом сарайчике крышу подправить надобно было, иначе сено это зимку не перележит. Чем тогда корову кормить?
Эти мысли прогонишь, так другие тут как тут.
Уговорил ли Ивашка родных посвататься к Марьянке? И ежели так, то что с приданым решили, с козою разнесчастною? И как оно у Бобыльчихи, которая вновь непраздною ходила. Разродилася ли? А ежели да, то мальчик аль вновь девка? За третью девку кряду, небось, свекровь ее со свету сживет зловредная баба, а вот поди ж ты, пироги у нее самыми пышными на селе выходят.
А знаешь почему? продолжал допытываться Архип Полуэктович. А потому, Зосенька, что не желаешь ты понять, что в медитации есть толк Думаешь, что наставник тебе попался с придурью, перечить не перечишь, но и не стараешься.
И по лбу меня постучал, легонько, однако ж звук вышел гулким, будто бы и не голова у меня на плечах, но жбан глиняный.
Стараюсь. Я лоб потерла.
Уж до мозолей на заднице исстаралась вся, куда уж дальше-то!
Плохо стараешься. Не так, Зося.
А как?
А это ты сама понять должна. И усмехнулся этак хитро, аккурат как тот цыган, который в позапрошлым годе пытался бабке моей коровенку всучить, дескать, молочная зело, и не молоком чистыми сливками доится, по три ведра на дню дает.