Ее правда, да только и не тянуло меня странствовать. Хватит, маменька моя настранствовалась дай, Божиня, доброго посмертия ея душеньке.
Бабуля моя, обрадованная тем, что я молчу, слухаю и не перечу, взяла меня под локоток.
Вот гляди. Акадэмия она где?
Где? послушно переспросила я.
В столице! На сей раз бабулин палец с кривым синеватым ногтем уткнулся мне в нос. А в столице сколько народу?
Много
Всяк поболе, нежели в наших Барсуках. Может быть, даже пару тысяч наберется. Я попыталась представить себе столько люду, но не сумела. Отчего-то подумалось, что теснотень должна быть в этой столице. Небось, сидят один у одного на головах.
Жуть.
Очень много! со значением произнесла бабка. А женихов средь них что рыбы на нересте
Я призадумалась.
Была в бабкиных словах своя правда. Отчего-то до нынешнего дня я про учебу думала как про пустую трату времени. И так умею все, чего людям местным надобно.
И пацуков выведу, и тараканов.
Банника приструню.
С кудельником договориться сумею, хмарь да хворобу из тела выгоню. Со скотом управлюся, с амбарами бабка, небось, так учила, что куда там царевым Акадэмиям.
Она же, почуяв во мне слабину, заговорила сладеньким голосочком, аккурат таким, каким с мельничихой беседу вела, которая про меня трепалась, что будто бы я ея сыночка ненаглядного на сеновале за какой-то надобностью сманила и что вернулся он с того сеновалу мятый-премятый и уставший. Оно-то правда, утомился он быстро, хоть и здоровьем его Божиня не обделила. Только куда человеку супроть одержимца? Я ж мельничихе про то говорила и сынок ейный хороший парень, жаль, что в позатом годе оженился а мальничиха про женку будто и позабыла, знай языком себе мелет-мелет
Интерес у нее.
С того интересу да со сладкой бабкиной беседы и выскочил на языке чирь чирьем. Мельничиха потом неделю не то что говорить есть не могла. Схудала, сошла с тела да повинилась: не меня она оговаривала, невестку воспитывала, которая сыночком ее дорогим помыкает больно, хотела дурной девке показать, что жена не стена, ее и подвинуть можно.
Но та история давняя
И женихи тамошние не чета нашим там и купцы тебе, солидные люди и служивые, ежель более по нраву. И мастера всякие. А то и боярина какого прихватишь
Я мотнула головой: это бабка уже лишку хватила.
А что? Серые глаза ее блестели молодо, ярко. Ты ж у нас и сама не из простых да при даре да при грамотке царевой такой жене кажный рад будет!
В общем, уговорила она меня.
Нет, я по-прежнему полагала, что пользы от этой самой Акадэмии мне не будет, но и вреда, авось, не приключится. А там, буде Божиня ласкова, я и вправду счастье свое справлю.
На том и порешили.
Отъезжала я на десятый день, с обозом. И купец Панкрат, мужчина видный, в теле и с животом, каковой есть вящее свидетельство жениной об муже заботы, весьма тому порадовался.
Он мне и местечко на своей телеге обустроил. Соломки свежей положил, дерюжкою накрыл, бабка пыталась сунуть подушки, да только я отказалася: куда мне в столицы да с подушками?
Хорошие! Бабка оскорбленно поджала губы. Гусиным пухом набитые!
А то я не знаю! Сама тех гусей щипала, сама и сыпки шила, и с пухом мешала сон-траву, истертую в порошок, чтоб на подушках этих спалось легче.
Только вот огромные оне.
А на кого ж ты меня покидаешь Бабка вспомнила, что на нее люди смотрят провожать меня вышли всем селом, старуха Микитишна, месяц лежмя лежавшая, и та поднялася подушки сунула старосте, который принял их с поклоном да сестрице передал.
И чего ей неймется? Та скривилась. Попортят девку. В столице той одни охальники
Такую попорти буркнул Михей, который в прошлым годе, захмелевши крепко на Весенний день, с поцелуями ко мне полез.
А я что?
Рука у меня крепкая, дедова
Ай деточка ай кровиночка Бабка раскачивалась, при том успевая перебрать в который раз нехитрые мои пожитки. Кошелек при себе держи, подвяжи к ноге тесемочкой.
Уже подвязала.
А грошиков отсыпь в зарукавники уезжаешь в край далекий выла она знатно, протяжно, даром мою бабку на все похороны зовут. Она одним голосом любого разжалобит. И староста шмыгнул длинным красным носом. Кто ж за мною-то, старою, глядеть будет
Заблестели глаза и у старостихи, она мяла расшитый фартук да покачивалась, готовая по старой привычке подхватить жалобную песню. Поникли мои подруженьки, которые за-ради этакого поводу принарядились, Маришка и та в косы новую ленту вплела. Небось, Ивашкин подарок.
Ой, ноженьки мои не ходю-ю-т, продолжала голосить бабуля. Кошель с документами на шею повесь
Повесила.
Ой, рученьки мои не держат Зося тебе там пирожков завернула с капусточкой и грибочками ой, глазы-ы-ньки мои не видят гляди, у торговок не бери, вечно они порченое сунуть норовят. Потом будешь всю дорогу животом маяться.
Ба!
Молчи и слушай старших. Ой, ушеньки мои не слы-ы-ы-шат
Бабуль, ты ж меня вроде провожаешь, а не хоронишь
Да? Она смахнула платком крупную слезу. А хорошо ж идет ай, остануся одна сирота-сиротинушка
Девки подвывали.
Лузгали семки.
И глазами стреляли, подмечая, что у кого нового объявилось. Вон, Тришка душегрею нацепила хорошую, плюшеву небось, маменька для этаких проводов не пожалела. А у Славки на шее монисты висят. И серьги крученые в ушах покачиваются, которых я прежде не видела. У меня этаких нету ничего, я себе в столице, небось, и покраше найду.