Голова на колесиках
Глава 1
Я то выныривал из пучины темноты, жадно глотая кислород иссушенной глоткой, то вновь падал в черные воды небытия.
А-а-а-х!
Окончательно очнувшись, я рефлекторно некоторое время открывал и закрывал глаза, спасаясь от резкого света.
Жив! И сознание, кажется, вполне адекватное. Никаких всплесков агрессии или негодования я не испытывал. А должен был?
Белый-белый потолок над головой. Нет, не такой уж и белый. Темный развод справа, сомнительное пятно чуть левее. Паутинка в углу. В этом помещении за чистотой особо не следили, это было ясно. Но что я здесь делаю?..
И главное, не пошевелиться. Тело я совершенно не чувствовал. Странно! Но я мыслю, вижу, а значит правильно, существую! Это уже хорошо сознавать для начала.
Итак, что я помню?
Повезло, память никуда не делась, воспоминания тут же всплывали в голове, стоило лишь подумать о чем-то.
Максим Иванович Игнатов, сорок шесть лет, счастливо женат, двое детей хм неприлично богат. Меценат и филантроп? Ого! Я был очень успешным бизнесменом, и мое состояние оценивалось в три миллиарда долларов на момент смерти.
Что?
Какого хрена! Почему смерти?
А вот и подвох! Оказывается, я заболел и умер, точнее, должен был умереть, и никакие деньги не могли мне помочь остаться в живых. Смерти все равно, кого забирать, и деньгами от нее не откупиться.
Сам момент кончины я не помнил, а вот все, что предворяло этот процесс вполне.
Врачи не могли меня спасти, лекарства от этой болезни еще не придумали, а все попытки удержать жизнь лишь причиняли телу неимоверные страдания, и тогда я принял волевое решение. Нет, не эвтаназия, но нечто вроде этого и безо всякой гарантии на успех.
Криозаморозка.
Компания, специализирующаяся на этом, обязалась сохранить мое мертвое тело в сосуде Дьюара особой вакуумной камере, при температуре в 196 градусов по Цельсию в жидком азоте до того момента, когда наша передовая медицина, наконец, научится бороться с моей проблемой. Тогда, по идее, меня должны были разморозить и подлечить.
Конечно, вся эта идея была весьма своеобразной. Ладно бы еще дело происходило в Америке там подобных компаний, как грибов после дождя. У нас же в России их можно было пересчитать на пальцах одной руки, а репутация ну а какая может быть репутация у фирмы «Второй шанс», не произведшей еще ни одной разморозки?
Верно, никакой.
Но приходилось довериться и играть вслепую, потому как иных вариантов у меня не оставалось.
Америка не вариант, слишком уж легко они вводили санкции, и мне не улыбалось в замороженном состоянии попасть под новый пакет. Там, кстати, довольно часто замораживали не все тело целиком на это у родственников не хватало средств, а лишь некоторые части. Например, голову.
Да, можно представить темное и холодное хранилище, в котором рядами были выставлены банки с замороженным головами вместо варенья. Почему банки? Там я себе это наглядно представлял, хотя на самом деле, конечно, все выглядело совершенно иначе.
Так, а что же сделал я? Мне хватило средств на полную заморозку, и оплатил я свое пребывание на длительный срок до двухсот лет. Лучше было заплатить с запасом, правильно? Хотя я надеялся, что врачи найдут лекарство раньше. Очнуться через двести лет сомнительное удовольствие.
Так-так, и чем все окончилось?
Помню: стерильная палата и трогательное прощание с женой и детьми. Вика плакала, деликатно вытирая уголки глаз батистовым платочком от «Версачи». Сыновья сурово молчали, так их воспитали, в строгости и дисциплине.
Нотариус прочитал завещание, в котором все состояние отходило семье. Родителей моих уже не было на этом свете, так что делить было нечего.
Половина жене, вторая половина сыновьям после их совершеннолетия, а до этого момента Вика оставалась их единственным опекуном.
С моей стороны было лишь одно условие никаких новых мужчин до того момента, как сыновьям исполнится восемнадцать лет. Учитывая, что они были близнецы и родились в один день, ждать оставалось еще чуть более пяти лет.
Ничего, потерпит. Деньги и власть того стоили. А если нет я подготовился и на этот случай. Три частные сыскные конторы получили крупные суммы авансом. В их обязанности входило следить за Викой весь срок и фиксировать любые нарушения договора, если такие будут иметь место.
Меркантильность? Нет, нисколько. Всего лишь убежденность в том, что у каждого человека кроме прав существуют еще и обязанности.
В общем, я не слишком переживал по этому поводу. Если Вика сорвется, право опекунства она лишится, как и своей половины от трех миллиардов. В таком случае специальный трастовый фонд возьмет на себя заботу о моих пацанах на эти годы, а потом они в равных долях вступят в права наследования.
Все честно, без подвоха.
Так я считал, понимая, что жизнь, как обычно, может внести и свои коррективы в самый досконально продуманный план.
Впрочем, скоро я все узнаю. Раз я очнулся, значит, план удался: я жив и здоров!
Но почему процедура разморозки проходит столь странно? Я до сих пор не чувствовал тела, и никто из персонала не подошел проверить, все ли в порядке.
Подозрительно!