Не думайте,
что я невоспитанный, неожиданно сказал Святослав. Я вам очень признателен. Не за вчера, хотя, наверное, вы старались. За то, что вы сделали пятьдесят лет назад.
Я делал это просто так, сказал я. Разницы не было.
Неправда.
Ну ладно. Я делал это ради человечества. Смешно звучит, да?
Он пожал плечами. В его возрасте это и впрямь звучит смешно.
У нас с Васькой там была бабушка. В последней группе, которая уходила. Ей было шестнадцать лет. Высокая, с двумя косичками и хромая
На себе не показывай.
Святослав усмехнулся.
Она говорила, что вы колебались. Все. Никто не хотел оставаться. Тогда она пошла и взяла автомат. И вы вышли, забрали у нее оружие и сказали: «Девочка, тебе еще влюбиться и вырасти надо. Оставь это нам».
Не помню, сказал я. Давно дело было. И не было у нас никаких автоматов, ружья да ножи.
У вас пептидный архив воспоминаний, да? Ну, может, раскрутится еще Я пойду?
Удачи. Я отсалютовал ему бокалом. У меня был тяжелый денек, извини.
Святослав двинулся к коридору. Ориентировался он прекрасно либо импланты, либо прокачанное сознание. Уже из глубины коридора он негромко сказал:
А костюм я попрошу отца новый вам прислать.
Лучше сразу два-три! сказал я, чтобы оставить за собой последнее слово. Вот еще, чтобы какой-то юноша ушел с красивой репликой!
Через пять секунд дом оповестил меня, что чужак покинул мои владения.
Хромая с косичками, пробормотал я. Вот уж отличительный признак
Конечно же, я соврал.
Я прекрасно помнил его бабушку и, как оказывается, мать Юрия Святославовича.
Есть воспоминания, которые не загонишь ни в кэш, ни в долгосрочную память.
В старости плоха даже не физическая немощь, не заторможенность мышления, не проблемы с мочевым пузырем или, хе-хе, эрекцией. В старости самое ужасное, что ты помнишь себя молодым.
И молодость была еще только вчера.
Семьдесят, восемьдесят, девяносто лет неважно. Если тебе не повезло нырнуть в бездонные пучины склероза, ты помнишь себя десяти-, двадцати-, тридцатилетним. Сорокалетним. Пятидесятилетним, черт возьми! Тогда ты решил, что пришла старость, но ты был дураком, старость ждала впереди, зачем ты ей был нужен такой молоденький
И умирать в восемьдесят лет не хочется точно так же, как и в двадцать.
Пунди это столица, сказал генерал. Вот он был молодой, максимум шестьдесят. Когда беженцы доберутся до Пунди, их не тронут. Как-то так все здесь устроено.
Он стоял в кузове военного грузовика. Усталый, измотанный, пыльный даже знаков отличия не разобрать, даже не понять, к какой человеческой армии принадлежал. Теперь, когда мы все понимали друг друга и языки утратили значение, генерал стал просто военным.
Хотя что я тут фантазирую? Много ли в российской армии генералов-негров?
В грузовики сажаем детей до шестнадцати и беременных, продолжил генерал. Бензина хватит на большую часть пути.
Не до конца? выкрикнул кто-то из собравшихся.
Нет, не до конца. Танки Генерал поморщился. Танк и русские бэтээры пойдут в проход между скалами. Мои ребята уже окапываются. Там мы и примем бой.
Все непроизвольно повернули головы. Небо на Граа точно такое же, как на Земле, не отличишь. А вот глядя на пейзаж, начинаешь подозревать что-то не то.
Скалы были сиреневые в золотую блестку. Это даже я со своим паршивым зрением видел. Таких не бывает, разве что на детских рисунках. В узком ущелье между скалами лежал бело-розовый песок, сверкая в последних лучах заходящего солнца. А дальше была пустыня, тоже бело-розовая, проклятая пустыня, по которой мы шли двое суток, теряя людей, машины и последние надежды.
Ну ладно, я не шел, до скал нас, старичье, везли в грузовиках вместе с женщинами и детьми. Пока хватало машин и бензина.
Мужчины пойдут пешком, продолжал генерал. Я прошу их по возможности помогать детям и беременным, когда грузовики встанут. Раненые, больные, женщины без явных признаков беременности все идут пешком!
А мы? выкрикнула вызывающе лысая старушка, стоящая рядом со мной. Тогда я еще не знал, что ее зовут Вероника Бирн, что через двадцать лет мы с ней сойдемся и проживем пять лет в любви и согласии, прежде чем разбежаться, но остаться друзьями. Ее лысина не была последствием старческой деменции или иного эпатажа. Химиотерапия и потерянный в панике парик. Впрочем, лишившись парика, Вероника и не подумала комплексовать. Углядела у какой-то
девочки золотистый маркер и попросила нарисовать на лысине смайлик. Девчонка даже развеселилась от этого
Кстати, драка в клубе ничуть мое отношение к Веронике не изменила. Мы порой друг друга и похлеще утюжили.
Для всех, кто старше семидесяти, у меня другое предложение, сказал генерал, помедлив.
Сдохнуть? спросила Вероника и заливисто расхохоталась.
Да, но не бесцельно, сказал генерал. Вы все равно выдохнетесь и не дойдете до города
Но вы же обещаете перекрыть ущелье? спросил Алекс. Как его зовут, я, кстати, тогда уже знал. Мы с ним сильно поругались, ему достался сэндвич с колбасой, а мне с яйцом, и я требовал разделить еду поровну.
Мы не простоим дольше часа, буркнул генерал. Боеприпасы почти кончились. Солдаты ранены и измотаны. В танке всего шесть снарядов и три заряда плазмы.