Господа, командующий мне пишет следующее: «ежели провизия изойдет, худо придется армии», Каменский потряс письмом генерала-фельдмаршала перед лицом офицеров, собравшихся на срочное совещание. От нас зависит спасение всех. Без промедления выступаем на Белев.
Как на Белев? Он же к западу, а нас ждут на севере, удивились все присутствовавшие.
В Белеве собраны огромные запасы зерна! Об этом мне сообщили местные чиновники.
Все! Шах и мат! Никто его не упрекнет в излишней инициативе. Потом, когда провиант окажется в руках его полукорпуса, он скажет, что нужно доставить его в Калугу, в Вышний Волочок, в Петербург. Чем дальше от них окажется Румянцев, тем легче Каменскому маневрировать. Никто не посмеет упрекнуть его в своеволии. В столице же на руках будут носить. А коли догонит его посланник Румянцева, он ему ответит свысока:
Счастие в войне переменчиво, как и эстима публики: тот, кто героем казался поутру, иногда безвинно приобщается в вечеру к шутам. И наоборот!
Войску Каменского, в отличие от остальной части южной армии, посчастливилось избежать проделок пропаганды Новикова и Шешсковского. Падения морального духа не случилось, полукорпус сохранил боеспособность ни орловцы полковника Языкова, ни кавалеристы барона Розена, ни прочие части не утыкались взглядом в развешанных по деревьям мятежников. Бодро, с песнями, выдерживая положенный интервал между взводами, в темпе, принятым в армии за норму, замаршировали на запад. Задерживал арьергард, в котором плелся тульский батальон сотни бывших подмастерий и подсобных рабочих с ТОЗа, которых Каменский насильно забрил в рекруты.
Имеем привилегий!
Напрасно мастера взывали к закону. Генерал был полон решимости любыми путями восстановить свой корпус до штатного расписания, возместить потерю суворовской дивизии.
Плевать мне на ваши привилегии! Державе должно послужить с оружием в руках! Спора не приемлю! Кстати, об оружии. Вооружить батальон вам повелеваю из собственных запасов.
От Тулы до Белева 100 верст. Суворовцы могли и за три дня дошагать, каменцы с гирями на ногах в виде туляков за четыре так и не добрался. Каменский от такого сравнения внутренне закипел. Чтобы не взорваться, прихватил два полка гусар, конных карабинеров и выдвинулся вперед, под самый Белев. Решился на рекогносцировку, да только не учел против кого и, что еще важнее с кем. Острогожский и Сербский гусарские полки принимали участие в ликвидации Запорожской Сечи. За их приближением внимательно следили разведчики кошевого атамана Калнышевского.
Ты! Ты наши вольности продал! Ты виноват в порушении Сечи!
Да что вы лаетесь на меня, бисовы дети надрывал глотку старый атаман. Одумайтесь, вспомните, где находитесь со мной! Разве не повел я вас к Пугачеву за правое дело
И что в итоге? Погибель?
Печально вздыхал Калнышевский в ответ. Сам понимал: порвалась тонкая нить судьбы. Советовался с ближниками, как быть дальше. Мудрый войсковой судья Павло Головатий высказал прямо, что у всех на уме, а войской же писарь Иван Глоба подтвердил:
К турку уходить надо! По слухам, султан казакам жалует остров на Дунае. И клейноды булаву да бунчуки. Быть тебе, Петро, гетманом!
И что? Побросать все хозяйство? Все имения свои?
А много у тебя останется, когда Емелька приде?
Это да! пригорюнились все трое.
Кошевой быстро понял, чем пахнет русский бунт. Полным разорением! Не видать ему батраков, как своих ушей. И не поможет, что он вовремя переметнулся к самозванцу. Пугач его к себе близко не подпустил. Смотрел с подозрением. Чем-то наградит? Отсекновением седой головы «карачуном» на Болоте? Или на Соловки сошлет, когда в силу войдет?
Мешкать не будем, панове. Тильки момент подгадать трэба.
Добре, казаче, дружно кивнули подельники и закурили свои люльки.
Момента ждать долго не пришлось, только все пошло не так. Принеслась на взмыленных конях дальняя разведка и доставила известие: на подходе главные обидчики Сечи, корпус Каменского. Мгновенно бранным лыцарским пламенем объялся кипевший табор. Полулголые, в одних алых шароварах, запорожцы спешно вооружались и сделали скакунов. Самые гульливые и те расхватали непропитое оружие и побежали одолжиться у товарищей огневым припасом.
Что будем делать, Петро Иваныч? всполошились сотники.
Кошевой атаман вдруг почувствовал, как в старых жилах забурлили кровь, как в юные годы.
Атакуем! Пехоты у ворога нема, а гусар мы как вошку ногтем раздавим.
Не успели гусарские полки показаться из-за дальнего леса, а конная казачья орда бросилась в Оку. Взвились брызги, засверкали на солнце золотые капли. Добрые кони выносили запорожцев на невысокий берег, где паслись городские коровы. Оставив за спиной сонный Белев с его купчинами, прятавшихся по чуланам, с его огромными лабазами, доверху забитыми зерном, сотни начали строиться для атаки. Перепуганная скотина металась между рядами и истошно мычала, пока ее не прогнали, надавав пастухам тумаков для порядку.
Запорожцы! ахнули в русских походных порядках.
Гусары растерялись, но продолжили движение, выбираясь на широкую луговину. Полковники Розен и немец Древиц, прославившийся жестокостью в борьбе с польскими конфедератами, командуя Сербским полком, съехались к Каменскому, чтобы немедленно принять решение, как поступить.