Гнев, похоже, покинул его, и старик испустил глубокий усталый вздох.
Да уж, хуже и быть не могло, пробормотал он, потирая вывернутое плечо. Думаете, они вернутся с целой толпой?
На мгновение я подумал, что старик обращается ко мне. Затем я понял: он говорит с ослами.
Я тоже не думаю, кивнул он. Но бывало, что я ошибался. Давайте-ка лучше остановимся на краю города и полюбуемся на остатки овса.
Старик вскарабкался в фургон и вылез оттуда с широким ведром и почти пустым холщовым мешком. Он высыпал содержимое мешка в ведро, явно пав духом при виде результата, взял горсточку овса себе и ногой подтолкнул ведро к ослам.
Не смотрите на меня так, буркнул он. Все на голодном пайке. Кроме того, вы хоть пастись можете. Поглаживая осла, он начал жевать сырой овес, иногда останавливаясь, чтобы выплюнуть шелуху.
Мне показалось очень печальным, что этот старик путешествует совсем один и, кроме ослов, ему даже поговорить не с кем. Нам, эдема руэ, тоже приходится нелегко, но нас много. А у этого человека не было никого.
Мы забрались слишком далеко от цивилизации, ребятки. Те, кто нуждается во мне, мне не доверяют, а те, кто доверяет, не могут себе позволить моих услуг. Старик уставился в свой кошелек. У нас есть пенни и еще полпенни, так что выбор невелик. Хотим мы промокнуть сегодня или поголодать завтра? Никакого бизнеса тут, похоже, не получится. Так что придется выбирать: не одно, так другое.
Я крался вокруг угла дома, пока не смог разглядеть, что написано на боку стариковского фургона. Надпись гласила:
Эй, привет. Могу я тебе чем-то помочь?
Вы неправильно написали «болезни», указал я.
Он удивленно посмотрел на меня.
На самом деле это шутка, объяснил он. Я немножко варю пиво.
А, эль. Понятно, кивнул я и вытащил руку из кармана. Можете мне что-нибудь продать за пенни?
К удивлению в его взгляде примешалось любопытство.
А чего ты ищешь?
Я бы хотел немного лациллиума. За последний месяц мы пару десятков раз представляли пьесу «Фариен Справедливый», и мой юный разум насквозь пропитался интригами и убийствами.
Ты предполагаешь, что тебя кто-то отравит? слегка ошеломленно спросил арканист.
На самом деле нет. Но мне кажется, когда противоядие понадобится, искать его будет поздновато.
Пожалуй, на пенни я могу продать тебе лациллиума, сказал старик. Это будет как раз доза для человека твоих размеров. Но это вещество опасно. Оно спасает только от настоящих ядов. А если примешь не вовремя, можешь навредить себе.
О, сказал я. Я этого не знал. В пьесе лациллиум подавался как абсолютная панацея.
Абенти задумчиво постучал пальцем по губам.
Можешь пока ответить мне на один вопрос? (Я кивнул.) Чья это труппа?
В каком-то смысле моя, ответил я. Но в другом смысле она моего отца, потому что он тут всем заправляет и указывает, куда ехать фургонам. Но также она и барона Грейфеллоу, потому что он наш покровитель. Мы люди барона Грейфеллоу.
Арканист весело прищурился:
Я слышал о вас. Хорошая группа. Хорошая репутация.
Я кивнул, не видя смысла в ложной скромности.
Как думаешь, твой отец может быть заинтересован в какой-нибудь помощи? спросил старик. Не буду врать, что я великий актер, но руки у меня растут откуда надо. Я могу делать белила и румяна, не напичканные свинцом, ртутью и мышьяком. Могу еще делать свет: быстрый, чистый и яркий. Разные краски, если надо.
Я даже не стал раздумывать: свечи дорого стоили и боялись сквозняков, факелы коптили и были опасны. И все в труппе с детства знали о вреде грима. Трудновато стать старым опытным актером, если через день мажешь на себя яд, в результате чего к двадцати пяти сходишь с ума.
Возможно, я опережаю события, сказал я, протягивая старику руку, но позвольте мне первым поприветствовать вас в труппе.
Если это должен быть полный и честный рассказ о моей жизни и деяниях, то я чувствую себя обязанным упомянуть, что мои причины пригласить Бена к нам не ограничивались альтруистическим порывом. Что правда, то правда: качественный грим и чистый свет были для нашей труппы желанным приобретением. Правда и то, что мне стало жалко одинокого старика на дороге.
Но кроме всего, мною двигало любопытство. Я видел, как Абенти сделал что-то, чего я не мог объяснить: нечто странное и чудесное. Не тот трюк с симпатическими лампами его я сразу раскусил: обычная показуха, блеф, чтобы поразить невежественных горожан.
Но то, что он сделал потом, было совсем иным. Он позвал ветер, и ветер пришел. Настоящая магия та самая, о какой я слышал в легендах о Таборлине Великом и в которую перестал верить с тех пор, как мне исполнилось шесть. Теперь я не знал, чему верить.
Так что я пригласил его в нашу труппу, надеясь найти ответы на свои вопросы. Тогда я еще этого не знал, но искал я имя ветра.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ В ФУРГОНЕ С БЕНОМ
К его представительному виду, венчику седых волос на затылке и изрядному брюшку прилагались блестящие, часто моргающие глазки, быстро перескакивавшие с одного предмета на другой. Брови у Абенти отсутствовали полностью и это мне в нем запомнилось больше всего. Точнее, брови были: они все время пытались отрасти, но снова и снова сгорали в очередных алхимических опытах. Это делало лицо Абенти одновременно удивленным и насмешливым.