Вскоре на пороге появился уже знакомый рядовой хозвзвода. Коробов предложил ему сесть и даже табурет пододвинул, но Алиев продолжал стоять, неумело держа руки по швам.
Вы часто ездили со Скирдюком за продуктами? спросил Коробов.
Конечно! как бы изумляясь непонятливости капитана, громко ответил Алиев. Куда еще ехать? База, холодильник... Все время туда-сюда гоняет. Пускай меня не жалко лошадь жалеть надо, а?
И часто так бывало, чтоб туда-сюда? спросил Коробов.
У пожилого солдата, видно, давно накипело на душе.
Сто раз, наверно, было! обиженно произнес он. Водку пьет, потом как дурак прямо станет. Кричит: «Запрягай, грузи, ехать будем! Быстро!»
Ну, а что возили туда?
Алиев теперь уже откровенно усмехнулся над человеком, который, хотя и неизмеримо старше его по званию, но как же все-таки житейски неопытен!
Туда порожняком едем, только торба в повозке лежит. Овес. Лошадь его кушает. Все. Больше ничего нет. Обратно что дадут на складе, на холодильнике; на себе таскаем, в повозку кладем, домой едем.
Ну, а не было так, спросил Коробов, с досадой предчувствуя разочарование: предположения, кажется не подтвердились, чтобы, скажем, мясо или масло обратно с вашего склада на холодильник возили? Он заметил, с каким изумлением посмотрел на него Алиев, и счел нужным пояснить: Бывает же, например, что получили лишнее, или скажем, врач из санчасти забраковал мясо. Мало ли что?
Назад на склад продукты не возят. Оттуда продукты берут, на кухне обед варят, наставительно и мягко, словно отец непонятливому подростку, ответил старый солдат.
Коробов только вздохнул. Он понимал, что Алиев чистосердечен в своих немудреных показаниях, и потому добиться от него большего вряд ли удастся.
Вы свободны, Алиев, сказал он.
Солдат поднес лодочкой к пилотке заскорузлую ладонь, но вдруг почесал пальцами висок и остановился.
Я так не ездил, произнес он шепотом, поднял палец и, приблизившись вплотную к Коробову, сообщил: Скирдык, может, три раза, может, больше, сам грузил что-то, сам ездил туда. Я только запрягал, он сразу говорил: «Иди, отдыхай сегодня». Я спрашивал, зачем так? Он говорил: «Не твое дело...» Почему Скирдык так делал, а? Алиев совсем уж по-свойски подмигнул Коробову.
А куда же он ездил? спросил Коробов воспрянув.
И опять солдат ответил неопределенно:
Черт его знает! Мы, узбеки, говорим: «Охмок уз оёгидан хорийди».
За дурной головой ногам нет покоя, перевел Гарамов, который с явным унынием наблюдал за сценой допроса.
Правильно! Алиев с признательностью взглянул на старшего лейтенанта.
Может, он ездил тогда на... Гарамова осенило, но слово «холодильник» он не успел произнести, Коробов жестом велел ему остановиться.
Алиев не уходил. Он что-то соображал, опершись о дверную раму.
Наверно, обратно на холодильник ездил, произнес он, обращаясь к Гарамову, и в подтверждение кивнул головой: Туда.
Ну а почему не в другое место? спросил Коробов, бросив укоризненный взгляд на Гарамова: дернуло того подсказывать!
Помню, один раз четверг был, мы на Салар на холодильник ездили, не спеша начал рассказывать старый солдат, я бидон пустой на дворе забыл там. Скирдык ругал меня, так ругал, собака! Говорил бидон пропадает. Пятница, вечер как раз был, он сам ехал, куда не говорил. Утром смотрю: мой бидон на бричке стоит. Понятно теперь, куда Скирдык ездил тогда? Алиев не скрывал торжества, весьма довольный собственной догадливостью.
Та-ак... сейчас и Коробов взглянул на Гарамова.
Тот кивнул: «Ты прав».
Идите, Алиев. Спасибо вам. Помогли вы следствию.
Ладно, сказал солдат, после того как вывел коряво
под протоколом две буквы: «А» и «В». Спросить можно? Бабу он зачем убивал?
Вот это как раз мы и хотим узнать, товарищ Алиев, ответил Коробов.
Ездовой снова подмигнул по-свойски:
Сураб-сураб, Маккани топибди, сказал он, выходя.
И Гарамов, хмыкнув, перевел:
Расспрашивая, даже Мекку отыщешь...
За полковником Деминым издавна водилась слава не только умелого, но и удачливого контрразведчика. На его счету было немало славных дел. Еще в тридцатые годы он отыскал умело скрываемое вражеское гнездо в горном кишлаке. На этом деле обучалось мастерству не одно поколение чекистов. Коробову, разумеется, тоже было известно о той, давней истории, однако, воздавая должное искусству своего нынешнего начальника, даже восхищаясь им, Лев Михайлович не мог отвлечься от того, что Демину в том деле, как, впрочем, почти всегда, на редкость везло. Достаточно хотя бы того, что какой-то связной от ишана, возглавлявшего банду, по ошибке обратился именно к Демину, приняв его по описанию за бывшего поручика Недзвецкого.
Однажды в минуту, когда полковник был настроен благодушно, Коробов высказался по этому поводу. Демин усмехнулся: «Удача это неожиданный союз недоразумения и труда», сказал кто-то из древних. Так вот, товарищ капитан, я от души советую вам придавать большее значение второму составному в этой привлекательной формуле...»
Докладывая сейчас полковнику Демину о деле, Коробов и делал главный упор на то, какая работа проделана им и Гарамовым, которого он оставил на месте, поручив ему продолжать расследование и наблюдать за событиями. Слушая, Демин не делал никаких пометок для себя, ничего не переспрашивал. Он обладал выдающейся памятью, считал это необходимым качеством контрразведчика и сердился, если подчиненный заглядывал в записи или в дело, чтобы вспомнить фамилию кого-либо, пусть третьестепенного свидетеля. «Всех, кто проходит по делу, надо знать, если не как родню свою, то хотя бы как близких соседей», было одним из непреложных требований, которые предъявлял к контрразведчику Демин. В этом отношении Коробов был в себе уверен. Он рассказывал не только о Наиле или о Скирдюке, но даже о Клаве Суконщиковой так, будто знал всех их с детства.