Но именно ее мать терпела синяки, вставала на пути его кулаков. Это она каждое утро в пять утра тащилась на работу в местную закусочную, где разогревала сковороду и варила кофе до того, как на завтрак приходили фермеры и дальнобойщики. Она таскалась домой каждый день, чтобы приготовить обед и помочь Эми с домашним заданием, прежде чем он вернется домой. Потом они оба смотрели, как он напивается. Семейные ценности, так он это называл. Он бросал это в лицо Джулианне всякий раз, когда она пыталась уйти от него. Семейные ценности были угрозой, дубиной, которую он использовал, чтобы удерживать их вечными участниками этого сражения.
Большую часть времени эта битва разворачивалась в других комнатах, где Эми не могла за ней наблюдать. Но она могла слышать все через стену, когда лежала, свернувшись калачиком, в кровати и смотрела на обои с голубыми васильками.
Даже сейчас, в сотнях миль от того дома под холмом, она все еще могла слышать те голоса в своей голове, его бешеный рев становился все громче и громче, а голос Джулианны постепенно стихал. Семейные ценности означали, что голову нужно держать опущенной, а говорить тихо. Это означало ужин на столе к шести, а твоя зарплата в его руках каждую вторую пятницу.
Это означало хранить секреты, которые в любой момент могли взорваться у тебя перед носом.
Неужели эта жалкая лачуга все еще стоит? Спит ли сейчас какая-нибудь девушка в своей старой спальне, или все это было снесено, а призраки укатаны бульдозером в землю, где им и место? Призраки тех васильков никогда не исчезнут; они
были здесь, в ее голове, все еще такие яркие, что она могла видеть их окрашенные никотином лепестки, но почему она не могла вспомнить его лицо? Куда делось это воспоминание?
Все, что она помнила, - это голос, кричавший на кухне, клявшийся, что он никогда их не отпустит, никогда не откажется от них. Он сказал, что как бы быстро и далеко они от него ни убежали - он найдет их.
Возможно ли это? Что теперь он пришел за нами?
Семнадцать Анджела
В этот раз блюдо будет не просто съедобным. Я хочу, чтобы это было похоже на праздник.
У мясного прилавка я беру прекрасную баранью ногу, которую мой мясник с любовью заворачивает в бумагу. Я собираюсь посыпать его зубчиками чеснока и поджарить до средней степени прожарки. Какая жалость, что Алиса Фрост сидит на какой-то диете и, вероятно, даже не прикоснется к ней. Ей же хуже. Я прохожу через продуктовый отдел, собирая нежные листья салата и желтый лук, картофель и зеленую фасоль. И спаржу. Это для меня. Начался сезон свежей спаржи, и я рада видеть ее, потому что это означает, что уже не за горами лето.
Я толкаю свою тележку вверх и вниз по проходам в поисках оливкового масла и макарон, кофейных зерен и вина. Шесть бутылок, минимум. Опять же, кое-что из этого только для меня. С почти полной тележкой я направляюсь в отдел замороженных десертов. Никогда не помешает иметь под рукой парочку упаковок мороженого. Я заворачиваю за угол в проход между морозильниками и останавливаюсь, когда вижу, кто стоит там, уставившись на ассортимент мороженого.
Триша Тэлли. Так она все-таки не похищена или убита, а явно жива, если ходит за мороженым.
Триша!
Она смотрит на меня безразличным взглядом подростка. Либо она растерялась и не узнала меня, либо ей просто все равно.
Это я. Анджела Риццоли.
А, ясно. Привет.
Давненько я тебя не видела.
В этот теплый день на ней синие джинсовые шорты и футболка большого размера, которая соскользнула с одного плеча, оставив его обнаженным. Это тощее плечо пожимается в нерешительном приветствии, когда я подкатываю свою тележку ближе.
Что происходит, Триша? Я говорила с твоей мамой, она так беспокоится о тебе!"
Ее лицо застывает. Она смотрит на морозильник, впиваясь взглядом в полки.
Почему бы тебе хотя бы не позвонить ей? - предлагаю я. Скажи ей, что с тобой все в порядке. Тебе не кажется, что она заслуживает хотя бы этого?
Ты ничего о ней не знаешь.
Она твоя мама. Этого вполне достаточно чтобы хотя бы позвонить ей.
Только не после того, что она сделала.
«О чем ты? Что такого тебе сделала Джеки?
Триша отворачивается от морозильника. «Кажется, я вообще ничего не хочу», бормочет она и уходит.
Я смотрю ей вслед, сбитая с толку тем, что только что произошло. Я знаю эту девушку всю ее жизнь. Я помню, как принесла розовый комбинезон и пакет памперсов, когда она родилась. Когда она была герлскаутом, я каждый год покупала у нее мятные леденцы и жертвовала на поездку ее класса в округ Колумбия, Но это уже не та милая девочка. Эта Триша злая и обиженная, подросток - кошмар каждой матери.
Бедная Джеки.
«О, дорогая», говорю я, входя в дом. Похоже, тебе нужны хорошие новости.
Я сейчас не в настроении принимать
гостей.
Но от этого тебе станет легче. Я гарантирую.
Направляемся прямо на кухню. Для женщин это автоматический пункт назначения, первое место, куда вы идете, чтобы с дороги попить чайку и передохнуть. Я не уверена, что Джеки вообще использует свою гостиную в эти дни, потому что все там кажется застывшим на месте, неподвижным, как будто кто-то покрыл все это воском, чтобы сохранить презентабельный вид на случай, если появится важный гость. Я не такой гость. Я просто друг по крайней мере, я так думала, но она не выглядит счастливой, увидев меня, и явно хочет, чтобы я ушла. Что-то изменилось.