Блондин помолчал, массируя пальцами виски.
Вообще-то я не болтлив, сказал он извиняющимся тоном. Однако с вами вот что-то разговорился. Похоже, от этого грохота все мы чуточку спятили. Итак, мсье, я ваш должник. Имени вашего не спрашиваю, поскольку догадываюсь, что в настоящий момент представляться вы не намерены...
А вот я охотно узнал бы ваше имя, перебил его Тавернье. Горячо надеюсь когда-нибудь с вами рассчитаться.
Звучит не очень вежливо, поморщился блондин. А еще культурный человек! Впрочем," у вас, журналистов, брань, нападки обычное дело. Вообще-то вы должны понимать, что для таких людей, как я, имя вещь достаточно условная. Но если хотите знать, то сейчас меня зовут Виктор Дж. Орси-ни, подданный США, - последнее, разумеется, тоже временно. А рассчитаться со мной вы сможете очень скоро: завтра в шесть я буду вас ждать в баре отеля «Интернациональ» что в Восточном Бейруте, хочу предоставить вам компенсацию за разбитую камеру и потраченное впустую рабочее время. Убедительно прошу не предпринимать никаких глупостей шансов у вас все равно нет.
Это мы еще посмотрим, мрачно пробурчал Тавернье.
Блондин улыбнулся:
Ничего, до завтра у вас будет время остыть. Обещаю: вы не пожалеете.о встрече. Мы вас покидаем, извините у нас дела. Похоже, сегодня здесь найдется кое-что посерьезнее часов.
Орсини поднял руку в прощальном приветствии, повернулся и зашагал обратно к улице, на которой его пытался заснять Тавернье. Солдаты гуськом двинулись за ним, хрустя тяжелыми ботинками по битому камню. Тавернье смотрел вслед своему обидчику и чувствовал, как гнев в. его душе уступает место любопытству, азарту и предвкушению удачи такое ощущение хорошо знакомо охотникам, ученым и журналистам. Он, разумеется, понял, что компенсация, которую посулил ему этот профессиональный убийца, будет выражаться не в каких-то пошлых деньгах. Важно только сохранять дистанцию во взаимоотношениях с такими типами, не впутаться ни в какую темную аферу... Внезапно Орсини остановился и обернулся.
Советую вам поскорее удалиться отсюда, прокричал он. Если появятся недобитые мусульмане, они не посмотрят на то, что вы иностранные подданные.
По-моему, он прав, проворчал Шарль. На сегодня с меня хватит сильных впечатлений. Давненько мне так не хотелось нализаться.
Французы отправились восвояси. По странному совпадению, жили они в том самом отеле «Интерна-циональ», в баре которого назначил встречу Орсини. Отель располагался в той части христианского Восточного Бейрута, которую почти не затронули военные действия. В его окнах сохранились стекла, из кранов текла вода, в баре можно было получить в числе прочих напитков свежее пиво, хотя в целом отель, конечно, не оправдывал своего громкого названия и переживал взлет популярности лишь теперь, в военное время, поскольку находился в относительно безопасном месте. Правда, и здесь время от времени на улицах рвались снаряды и завывали машины «Скорой помощи», увозившие раненых, но это было ничто по сравнению с адом штурмуемого Западного Бейрута. Вечером Тавернье, поддавшись влиянию Шарля, напился в баре до бесчувствия, и несгибаемый помощник вынужден был тащить его в номер на себе. Впрочем, подобные сцены в отеле никого не удивляли: его постояльцы, ежедневно рисковавшие жизнью, не собирались заботиться о таких пустяках, как приличия, сохранность денег или собственное здоровье. Наутро Тавернье проснулся от жажды и от каких-то смутно знакомых звуков, словно за стеной передвигали мебель. Вскоре он сообразил: так здесь звучит отдаленная канонада.
Прислушавшись к своим ощущениям, он усомнился не только в том, что сможет вести какие-либо деловые переговоры, но и в том, что сможет когда-нибудь подняться с постели. Постель была не слишком свежей, так как прачечная отеля из-за нехватки электроэнергии работала с перебоями, но сейчас она казалась Тавернье единственным надежным убежищем, где он мог сохранить от мучительных сотрясений свою голову, которую словно сдавливали в тисках, и свои внутренности, в которых угнездилось полное отвращение ко всему существующему. Вдруг
до слуха Тавернье донеслось мелодичное звяканье, и он открыл один глаз второй упирался в подушку. Взору журналиста предстал развалившийся в кресле Шарль, розовый после прохладного душа. Его мокрые волосы были гладко причесаны, лицо сияло довольством. Он попыхивал «Голуаз» и внимательно рассматривал порнографический журнал. Рядом с ним на столике возвышалась целая батарея бутылок и стакан с золотистой жидкостью, которая, видимо, и послужила причиной столь завидного благополучия. Тавернье издал жалобный стон. Шарль поднял глаза и посмотрел на него поверх журнала. Оценив состояние шефа, он наполнил стакан на три четверти пивом, долил оставшуюся четверть «Столичной» и, не обращая внимания на стоны и вялое сопротивление, влил полученную смесь в рот страждущего. Половина пойла пролилась на постель, но половина сквозь рвотные спазмы просо-'чилась-таки в желудок Тавернье. Действие смеси «оказалось неожиданно благотворным *- тиски с го-ловы сняли, тошнота улеглась, и вскоре журналисту удалось подняться с постели и направиться в ванную. После легкого завтрака, состоявшего из португальских сардин и немецкого пива, Тавернье отправил Шарля добывать камеру и кассеты взамен утраченных накануне, а сам уселся в кресло и попытался было читать роман Ажара, однако не преуспел в этом занятии, так как поминутно глядел на часы и, подбегая к окну, зачем-то выглядывал на улицу. Отложив Ажара, Тавернье, выругавшись, взял с кровати Шарля детектив Картера Брауна во французском переводе. С грехом пополам следя за приключениями главного героя и время от времени прихлебывая пиво, он кое-как дождался половины пятого и, проклиная себя за мальчишеское нетерпение, спустился в бар. Он уже и сам не знал, чего ему хотелось больше получить обещанную таинственную компенсацию или разговорить Орсини, ибо его развитое журналистское чутье подсказывало ему, что это не человек, а ходячий склад всякой сенсационной информации. Охотничий инстинкт разгулялся в Тавернье настолько, что он и выходил в холл посмотреть на улицу, и подходил к стойке сверять часы, а когда присаживался, то сидел, постукивая ногой по полу и барабаня пальцами по столу. Только выпив полный стакан виски, он слегка расслабился и закурил. Хотя он до сих пор не мог простить Орсини разбитой камеры, кое-что во вчерашних речах наемника теперь казалось ему не лишенным смысла взять хотя бы его слова насчет всех этих сытых буржуа, щекочущих нервы зрелищем ужасов, заснятых на пленку ценой человеческой крови. «А разговаривает он просто как королевский мушкетер, подумал Тавернье. Если встретить его на великосветском приеме, можно принять его за кого угодно, но только не за наемника. Ведь принято думать, будто в наемники идут тупицы, не годные ни на что, кроме насилий и убийств».