Только пикнешь, шкура драная, зарежу и глазом не моргну!
Васька покосился на цыганку, поверил в серьезность ее слов и окончательно замолчал. Со всех сторон из пшеницы выступили солдаты.
Кто такие, куда идете? спросил комиссар-большевик в кожаной куртке.
На Украйну, за мучицей, батюшка товарищ, а то голодно! быстро ответил за всех Матвей, пока кто-нибудь не ляпнул чего лишнего.
Все за мукой? недоверчиво переспросил комиссар.
Все, батюшка товарищ!
Ладно, можете идти кроме тебя. Комиссар ткнул пальцем в Бориса.
Почему же мне нельзя? спросил Борис, по возможности спокойно. Мы ведь одна ватага.
Правду он говорит? Комиссар повернулся к людям на телеге.
Правду, правду, батюшка товарищ! торопливо подтвердил Матвей.
Не тебя спрашиваю, отмахнулся комиссар.
Правду! вразнобой подтвердили попутчики.
Васька покосился на цыганку и промолчал.
Все равно, вы идите дальше, а этот останется.
Борис безнадежно смотрел вслед удаляющейся телеге.
Почему же мне нельзя, товарищ большевик? спросил он тоскливо, предчувствуя ответ.
Личностью не вышел, коротко ответил комиссар, морда у тебя белая.
Какой я белый? запротестовал Борис. С голоду за мукой иду
А вот в штаб тебя сведу там и поглядят, какой ты взаправду. Стороженко, Храпцов а ну, отведите этого в штаб!
Двое солдат вышли из общей массы, встали чуть сзади от Бориса и повели его по дороге обратно к станции.
Братцы, начал Борис, когда комиссар с остальными солдатами пропал из виду, вы сами-то откуда будете?
А тебе-то не все равно? ответил один. Я вот, допустим, псковский
А из какой же деревни?
А тебе-то что? Ну из Надворья
Так я ведь в Надворье бывал, у меня там родня начал Борис вдохновенно врать, дядя Ваня, что возле околицы живет, он мне родственник
Дядя Ваня? заинтересовался солдат. Это хромой, что ли?
Во-во, он самый, хромой и есть.
Так он не у околицы, а у пруда
Точно, возле пруда, это я запамятовал по малолетству Мы в этом пруду мальчишками карасей ловили.
Ха! развеселился солдат. Я ведь тоже карасей в том пруду ловил!
Может, мы с тобой вместе их и ловили-то то-то я смотрю, вроде человек знакомый!
Ну надо же! Солдат растрогался. Где Бог свидиться дал
Хорошие караси в пруду были! А что в штабе-то, небось со мной и разбираться не станут: шлепнут и все разговоры?
Это как водится, вздохнул солдат, в штабе у них разговор короткий
Братцы, пожалобнее начал Борис, может, вы меня того
Ты это брось, контра, вступил
в разговор второй солдат, до сих пор хранивший молчание. Вишь, на жалость берет! Велено в штаб, значит, в штаб и поведем!
А я бы на водку вам и по-человечески, земляки все ж таки Карасей мальчишками вместе ловили
А сколько бы, допустим, ты нам на водку? задумчиво проговорил «земляк».
Да хоть бы сто рублей, наудачу предложил Борис.
Сто рублей это хорошо а то ведь правда в штабе шлепнут его без всяких разговоров и земляки опять же
Борис скосил глаза на небо: к луне подбиралась большая туча.
Вот они, сто рубликов-то, протянул он солдату деньги.
Сто рублей это хорошо только комиссар-то нам начал раздумчиво «земляк», для верности спрятав деньги.
В это время туча наползла на щербатый диск луны, и Борис, не дожидаясь, пока размышления солдата придут в последнюю, явно неблагоприятную фазу, сложился пополам и резко нырнул в пшеницу.
Стой, земляк! недовольно окликнул его солдат и сдернул с плеча винтовку.
Черт тебе земляк, пробурчал Борис себе под нос, зигзагами улепетывая в хлеба.
Стой, дура, я же тебя не трону! истошно вопил солдат.
Борис бежал согнувшись, ожидая выстрелов. Пшеница предательски шуршала, обозначая его передвижение. Звук этот казался Борису непомерно громким.
Стой же, контра проклятая! Оба солдата начали палить по хлебам, но в сгустившейся темноте это было совершенно безнадежно.
Борис проснулся и долго лежал, глядя в ночное звездное небо, вспоминая наяву, что случилось дальше. Солдаты, постреляв, ушли, переругиваясь, а Борис, отлежавшись, потихоньку пошел прямо по полю в том направлении, куда уехала телега. Версты через полторы он отважился выйти на дорогу, а к рассвету вдали показались дома и железнодорожная станция.
Какое село? спросил он у мальчишки, что гнал в поле четырех коров.
Отрадное, бросил тот не оглянувшись.
У Бориса отлегло от сердца Отрадное было уже на Украине.
Хозяин гостиницы «Париж» Ипполит Кастелаки был вдов, немолод и неизлечимо болен. Дела в гостинице шли плохо, хоть Феодосия и набита была приезжими. Но платили они неаккуратно, ломали мебель и рвали и без того дырявые простыни, а некоторые вообще норовили съехать, не заплатив. В этот вечер Кастелаки долго подсчитывал убытки и вздыхал сам себе. В комнате была страшная жара, потому что он боялся раскрыть окно, чтобы не влезли и не украли кассу.
Наконец хозяин гостиницы закрыл учетную книгу, убрал в потайное место тонкую пачку денег, горестно пожевав над ней губами, и разделся до кальсон. Напоследок он приоткрыл дверь и прислушался. Была глубокая ночь, все постояльцы гостиницы «Париж» давно спали. Кастелаки с облегчением запер дверь в свою комнату и сел на кровать, скрипнув пружинами. Не глядя протянул руку, взял с комода графин с несвежей третьегоднишней водой и растворил в стакане порошок, что дал ему аптекарь Гринбаум. Порошок якобы помогал от печени. Кастелаки выпил лекарство поморщившись, привычно ругнув Гринбаума, погасил лампу и долго еще сидел на кровати, почесываясь и вздыхая. Наконец его сморил тяжелый сон не иначе Гринбаум подмешивал в порошок снотворное.