Действительно, обеспокоенность Траппа не была ни для кого секретом. Один полицейский вспоминал, как Трапп на рынке сказал, кладя руку на сердце: «О, Боже, почему мне дали такие приказы».122 Другой полицейский видел его в школе: «И сегодня я все ещё могу видеть перед своими глазами майора Траппа в той комнате, ходящего туда сюда с руками у себя за спиной. Он выглядел подавленным и поговорил со мной. Он сказал что-то вроде: Мужик ... такая работа не по мне. Но приказ есть приказ».123 Другой человек ярко запомнил «как Трапп, наконец оставшись один в нашей комнате, сел на стул и горько заплакал. Слезы текли рекой».124 Другой так же видел Траппа в штабе: «Майор Трапп возбуждено бегал вокруг, а затем резко встал как кол передо мной, уставился на меня и спросил, если я согласен с этим. Я посмотрел ему прямо в глаза и сказал: Нет, Герр Майор! Он снова начал бегать кругами и плакать как дитя».125 Помощник доктора застал Траппа плачущим на пути с рынка в лес и спросил может ли он как-то помочь: «Он ответил мне в духе того, что всё просто очень ужасно»126 . Касаясь Юзефува, Трапп потом поведал своему водителю: «Если за это дело с евреями когда-нибудь придёт месть, то смилуйтесь над нами, немцами».127
Пока Трапп рыдал и жаловался на приказы, его люди продолжали выполнять поставленную задачу. Унтер-офицеры выделили часть людей на поисковые команды по два, три или четыре человека и отправили их в еврейскую часть Юзефува. Другим же приказали охранять рынок и ведущие к нему улицы. Евреев вытаскивали из их домов, недееспособных расстреливали, воздух заполнился криками и звуком выстрелов. Как отметил один полицейский, город был маленький и всё было слышно.128 Многие полицейские указывали, что во время поисков видели трупы расстрелянных, но только двое признались в стрельбе.129 И снова, некоторые полицейские рассказывали, что слышали о том, как в еврейском «госпитале» или «доме для стариков» всех пациентов расстреливали на месте, но никто не признался, что участвовал или видел это своими глазами.130
Больше всего расхождений вызывает вопрос о реакции людей на расстрел младенцев. Некоторые заявляли, что их расстреливали вместе с больными и стариками и оставляли лежать в домах, проходах и улицах.131 Другие, однако, специально подчёркивали, что в первых операциях по типу этой, во время чисток и обысков расстрела младенцев люди ещё избегали. Один полицейский эмпатично заметил: «среди расстрелянных в нашей секции города евреев не было младенцев или маленьких детей. Я хотел бы сказать, что по молчаливому согласию, но все воздерживались от стрельбы по детям и младенцам». Позже в Юзефуве он наблюдал: «Даже перед лицом смерти еврейские матери не расставались с детьми. Поэтому мы позволяли им брать их с собой на рынок».132 Другой полицейский сделал схожее замечание: «практически все люди молчаливо избегали стрельбы по маленьким детям и младенцам. Всё утро я наблюдал, как многие уводимые женщины либо держали детей на руках, либо вели их».133 Согласно обоим свидетелям, никто из офицеров не вмешивался, когда младенцев приносили на рынок. Ещё один полицейский, однако, вспоминал, что после зачистки его отряд
(третий взвод, третья рота) подвергся упрёкам со стороны капитана Хоффмана: «Мы действуем недостаточно энергично».134
Когда облава уже подходила к концу, членов первой роты отозвали и дали быстрый урок об ожидающей их отвратительной задаче. Их инструктировали доктор батальона и старший сержант роты. Один музыкально одарённый полицейский, часто играющий на скрипке вместе с доктором, играющим «замечательный аккордеон», вспоминал:
«Я думаю, что при этом присутствовали все офицеры батальона, в частности наш батальонный медик доктор Шенфельдер*. Ему пришлось объяснять нам, как именно следует стрелять для немедленной смерти жертвы. Я чётко помню, как для демонстрации он нарисовал контур человеческого тела, как минимум от плеч и выше, а затем указал точку, куда надо было приставить штык в качестве помощи в прицеливании».135
После получения инструкций и отправки первой роты в лес, адъютант Траппа, Хаген, председательствовал в отборе «рабочих-евреев». Глава местной лесопилки уже передал Траппу список из двадцати пяти работавших на него евреев. Трапп разрешил их отпустить.136 Хаген искал ремесленников и здоровых мужчин при помощи переводчика . Возникли волнения, потому как около 300 рабочих оказались разделены со своими семьями.137 Ещё до их отправки с рынка из леса стали слышны первые выстрелы. «После первого залпа мрачное волнение поселилось среди этих ремесленников, некоторые мужчины бросились на землю в слезах ... в этот момент им стало ясно, что оставленные семьи подвергались расстрелу».138
Лейтенант Бухман и люксембуржцы первой роты несколько километров вели рабочих до погрузочной железнодорожной станции округа, где их уже ожидали несколько вагонов, включая пассажирский. «Рабочие-евреи» вместе с охраной поездом отправились в Люблин, где Бухман доставил их в лагерь. Согласно Бухману, он привёл их не в печально известный концентрационный лагерь в Майданеке, а в другой. Евреев там не ожидали, но администрация лагеря с радостью их приняла. Тем же днём Бухман и его люди вернулись в Билгорай.139