Во время стоянки у северной оконечности острова Бьярки разворошил кучу драных шкур на корме. Асмундур услышал крики, хохот, чей-то заливистый свист. Он раздвинул сгрудившихся на палубе воинов. За ними стоял его брат и держал за плечо грязную, оборванную женщину. Она была так худа, что на торчащем из рукава запястье между кожей и костями не было ничего.
Кто это? спросил Асмундур.
Не знаю, ответил Бьярки. Он крепко держал руку этой женщины, но не для того, чтобы не сбежала, а чтобы не упала. Я ее почти не понимаю.
Асмундур встал перед ней и стукнул кулаком в грудь.
Асмундур, назвал он себя.
Торгунна, сказала женщина и потеряла сознание.
Он раздумывал: высадить ее на пустынном берегу или выбросить в море. И в том и в другом случае ее ждала смерть. Еще не приняв решения, он убрал волосы с чумазого лица, и что-то шевельнулось в его душе.
Бьярки, сказал он. Пора сварить похлебку. Дай поесть и ей.
До самого исландского берега женщина, назвавшаяся Торгунной, сидела, забившись в угол на корме драккара. Не глядя никому в глаза, она принимала питье и еду. Уткнувшись в плошку, ела, а отставив ее, вылизанную до капли, молча сворачивалась в грязный клубок, только плечи подрагивали от беззвучных рыданий.
Надо, надо было выкинуть девку за борт, но раз не сделал, раз подарил жизнь, теперь придется ее сохранить. Из жалости Асмундур взял Торгунну в свой дом на берегу реки Фродау. В первый день затопил баню и отмыл ее добела. Женщина смущенно прикрывала рукой срам, но перечить не смела. Когда черные потоки воды иссякли, Асмундур увидел, что она молода и красива, но очень истощена.
«Ничего, откормлю», подумал он.
Торгунна взвалила на себя все, и даже больше. Она готовила незнакомые, но очень вкусные блюда, лечила людей и скот, поддерживала порядок в большом
доме. Вечерами, когда все дела по хозяйству были закончены, она учила его язык. Показывала на какую-нибудь утварь и ждала, пока Асмундур прогрохочет ее название, потом повторяла. Делала это так неумело, что поначалу стены дома тряслись от хохота хозяина. Торгунна упрямо произносила новое слово много раз, пока Асмундур кивком не подтвердит: удалось. Время шло, и они начали понимать друг друга.
Жизнь Асмундура стала теплой, мягкой, уютной. Чем лучше ему жилось, тем мрачнее он становился. Уходила его сила, слабла воля, ему больше не хотелось идти в дальний поход и воевать с чужаками.
Однажды утром он позвал Бьярки на охоту, но того свалила лихоманка. Тогда Асмундур отправил Торгунну лечить брата, а сам ушел к леднику Снайфетльсйёкулль. Обвешенный добычей, он в темноте возвращался домой и не заметил новой трещины под ногами. Только к утру, со связкой одеревеневших песцов в зубах, волоча вывихнутую ногу, он дополз до дома, и силы его покинули. Чудо, что Торгунна выглянула в окно до того, как тело хозяина занесло снегом.
Собрав все силы, она заволокла Асмундура домой. Взвалить на лавку не смогла, просто накидала шкур у очага и перекатила его грузное тело. Раздела его, вправила ногу, осмотрела белую, почти голубую кожу, посеревшие губы. Задумалась, решаясь, потом сбросила с себя платье. Обнаженная, она всем телом прижалась к холодному и твердому Асмундуру, обхватила руками его грудь, переплела тонкие ноги с его ногами, похожими на обледеневшие колоды, с головой накрыла его и себя медвежьей шкурой.
Хозяин казался куском замороженного мяса, но чуткие пальцы Торгунны чувствовали биение его сердца. Очаг пылал, жадно пожирая щедро насыпанные дрова, шкура не давала теплу уйти. Торгунна, быстро продрогшая, начала согреваться, глаза ее закрылись, и она задремала, а проснулась оттого, что крепкое, твердое и горячее тело прижало ее к лежанке. Асмундур склонился над ней, Торгунна увидела его безумные глаза, в которых горел отблеск затухающего очага.
Ты пришла сама, сказал он хриплым шепотом.
Ты чуть не замерз до смерти. Я хотела тебя согреть.
Ты пришла сама, повторил он упрямо.
Торгунна знала, что будет дальше, не хотела этого, но сопротивляться не могла. Она расслабила ноги и отвернулась к очагу. Прикусив губу, смотрела, как прозрачные язычки затухающего огня бегают по обугленному дереву. Последний огонек потух, Асмундур поднялся, и Торгунна вздохнула с облегчением. Он зачерпнул ковшом воды и жадно выхлебал, пролив половину на грудь.
Хочешь пить? спросил он.
Она кивнула, и, пока утоляла жажду, он сидел рядом, гладя шершавой ладонью ее длинные ноги. Когда Торгунна напилась, Асмундур сказал:
Я хочу, чтобы ты стала хозяйкой в моем доме.
Все изменилось, и дело было не только в том, что Торгунна приняла его в свое лоно. Асмундур начал с ней разговаривать. По вечерам Торгунна лежала на его каменной руке, которая под ее щекой становилась мягче подушки, он спрашивал о прошлом, она отнекивалась, отделывалась туманными фразами, отвечала уклончиво. В одну ночь все, что Торгунна так долго держала в себе, вырвалось наружу.
Она рассказала про страшную зиму на Гебридском острове, про голод, про предводителя пиктов, ставшего людоедом, и про то, как он съел ее трехлетнюю дочь, а потом казнил мужа. Слезы, накопленные за прошедшие месяцы, лились потоком и никак не останавливались: слишком много их набралось. Асмундур слушал, все больше каменея.