Пол уже узнавали? интересуется врач.
В прошлый раз не получилось ребёнок всё время крутился.
Пол видно. Могу озвучить, а могу написать на листке и положить в конверт многие сейчас так делают, чтобы был сюрприз на гендер-пати.
У меня ничего такого не будет. Озвучьте вслух, пожалуйста.
Я выхожу из кабинета переполненная нежностью. Счастье, которое во мне живёт, не омрачается ни одиночеством, ни неопределённостью, ни даже паникой перед будущим. Я знаю, что всё только начинается.
Вернувшись в палату, я начинаю собираться к выписке показатели, которые вызывали тревогу при поступлении, выровнялись и остаются в пределах нормы. Врач сказал, что продлит больничный до конца недели для подстраховки. А значит, у меня есть ещё три дня, прежде чем снова выйти на работу.
Повышения я, конечно, не получила.
Но его не получил и Степурин потому что Григорий Леонидович до сих пор не ушёл на пенсию и не улетел к сыну за границу из-за сильной загруженности. Удивительно, но я не испытала по этому поводу ни грамма разочарования. Все мои акценты сместились. Все до одного.
Раньше я стремилась к признанию. Теперь к покою. Раньше я хотела взлетать всё выше, а теперь просто чувствовать под ногами опору, а не пустоту воздуха.
51
Закончив дела в прокуратуре, я позволяю себе уехать немного раньше, делаю круг и останавливаюсь через дорогу от суда.
Окно зала, в котором идёт заседание по делу Устинова, несложно назвать с достаточно высокой точностью. В этом помещении я и сама не раз выступала, поэтому знаю примерное расположение столов и то, где сейчас, скорее всего, сидит Саша.
Я ничего не нарушаю, но всё же съезжаю пониже в кресле, стараясь не попадаться коллегам и пряча взгляд за тёмными солнцезащитными очками.
Это облегчение что меня сняли. Это грёбаное облегчение не находиться внутри, не делать вид, что мне всё равно, и просто дышать полной грудью.
Я осознаю это почти в финале слишком явно, чтобы не понимать, в какой заднице могла оказаться.
Меня сняли по согласованному сценарию. Кто-то вмешался раньше, кто-то позже. Кто-то в последний момент.
Моя инициативность и независимость пугали. В обмен на то, чтобы я не копала дальше и не поднимала эпизоды и фамилии, не включённые в обвинение, всё было оформлено как отпуск но на деле это было сделано ради сохранения баланса между несколькими силами, каждая из которых в этой истории имела свои интересы.
Именно в этом балансе прокуратура избежала огласки. Бизнес сохранил тишину и контроль над процессом. Саша получил шанс реабилитироваться передо мной. А папа уберёг фамилию от позора.
Когда я говорила, что абсолютной справедливости не существует имела в виду именно это. Её может быть чуть больше или чуть меньше. Она может очерчивать границу между добром и злом. Но справедливость редко выглядит как победа. Чаще как попытка удержать равновесие в зыбком поле компромиссов.
Дождь начинает стихать, и я завожу двигатель, собираясь продолжить путь. Можно просидеть здесь до самого окончания заседания, но это ничего не изменит разве что убьёт во мне ещё пару нервных клеток. А с наступлением беременности я стараюсь беречь себя даже в мелочах.
Судя по работе Степурина, всё проходит неплохо если не брать в расчёт ужесточение меры пресечения, которое, скорее всего, было сделано для перестраховки. Домашний арест не мешает мягкому приговору, но усиливает видимость строгости обвинения, намеренно контрастируя со мной и подстраховывая Ивана в случае возможных обвинений в соучастии или слабости.
Но даже при этом мне неспокойно.
Потому что даже тщательно выстроенная защита может развалиться от одного неожиданного поворота заговорит кто-то лишний, произойдёт утечка в прессу, сменится судья. Что угодно.
Что. Мать вашу. Угодно.
Я отправляюсь к родителям на семейный ужин. Дорога
проходит быстро, и, когда на горизонте появляется знакомый фасад дома, мне удаётся ненадолго переключить фокус внимания.
Как только я переступаю порог, в уши врезается крик сестры и громкий детский визг Макса. Коалёнок мирно спит у мамы на руках, и, глядя на него, я не могу не думать о том, что вскоре у меня появится уже свой.
От этого осознания внутри становится тепло, и хочется зажмуриться, чтобы никто не увидел, как в глазах блестит неуверенность вперемешку с безмерной нежностью.
На мне чёрное платье и бесформенный пиджак благодаря им удаётся скрывать изменения в фигуре на работе. Вряд ли я протяну так до декрета: до него ещё целых десять недель. Но пока это мой единственный способ чувствовать себя в безопасности без осуждений и догадок.
Вся семья, конечно же, знает. Несмотря на то что я крашусь, собираю волосы и одеваюсь почти как раньше, сестра сказала, что меня выдают смягчившиеся черты лица и какие-то необъяснимые внешние изменения.
У меня есть подозрение, что дело вовсе не в чертах. Просто в нашей семье мало кто умеет держать язык за зубами. Думаю, Ира узнала о моей беременности от мамы, когда мы вернулись из Кипра, тем более что её визиты и просьбы посидеть с детьми вдруг резко сократились.
Папа, как всегда, задерживается, сетует мама, целуя меня в щёку и перемещаясь от плиты к холодильнику. Сказал начинать без него, хотя у меня ещё мало что готово.