взять на себя смелость считать себя счастливым человеком не только потому, что я из этих самых трех процентов, но и потому, как сложилась моя и военная и послевоенная судьба. Как началась для меня лестница жизни, какие ее ступени судьба передо мной поставила.
Человек начинает считать ступени-этапы с самостоятельности. С того момента, когда жизнь отрывает его от родительского крова, от детства, от юности, от опеки и заботы близких, родных. Так бывает не у всех, но у многих. Так было и у меня.
Улыбалось все люди, деревья, дома А что же теперь меня ждет? Что впереди? Известным было лишь одно: осенью, в октябре, призыв в Красную Армию. Таков был закон. И вот этот октябрь подошел очень скоро. 4 октября. Я повторю: 4 октября 1940 года. Повторю потому, что тот же день 4 октября, только 17 лет спустя, в моей памяти тоже остался, остался на всю жизнь.
4 октября 1940 года группа призывников, самых разных и по одежде, и по настроению, погрузилась в товарные вагоны, побросав свой немудреный багаж на досчатые нестроганые двухэтажные нары. На каждые по восемь. Итого в вагоне тридцать два. Мы ехали на границу. Поняли это по тому, что сопровождали нашу группу несколько командиров в зеленых фуражках. Но куда? Граница велика. И этого никто из нас не знал. И, пожалуй, в тот момент, когда за отодвинутой дверью вагона растаяли последние контуры Москвы, я понял, что все веселое и беззаботное кончилось и что-то неясное, загадочное, новое началось. Шесть суток в пути Киев, старая граница с Польшей станция Волочиск, затем Западная Украина, Тернополь, Львов и вот поздно вечером 10 октября остановка.
Вокзал. Темень. Тишина. Команда старшего: «Вылезать тихо, по-одному! Не разговаривать! Не курить!»
Паровоз уперся в границу. Перемышль. Разношерстной толпой, отнюдь не по-военному прошли по темным тихим улицам города. На следующий день все в баню. С каким трудом впервые в жизни многие из нас пытались обернуть ноги портянками, надеть сапопи! В новеньком военном обмундировании синих галифе, гимнастерках с зелеными петлицами с малиновым кантом, серых буденовках все стали настолько одинаковыми, словно неразличимые близнецы какой-то огромной семьи.
Итак мы пограничники 92-го погранотряда войск НКВД. Начались дни занятий, напряженные дни военной страды. Сохранилась у Меня, к счастью, маленькая записная книжечка, теперь уже изрядно потрепанная, в когда-то сером переплетике. В ней мелким-мелким почерком я записывал то, что хотел доверить этому своему безмолвному другу, памяти беззаботной юности. Подарила мне эту книжечку в день отъезда из дома любимая девушка. И вот первая запись. Ровно через месяц.
«4 ноября. Вот уже месяц, как я покинул дом. Сами дни летят быстро, но в общем же время идет медленно. Хотя настроение и стало заметно лучше. Но в свободное время не знаешь, куда себя деть. Скучаю, вспоминаю дом. Учеба идет хорошо
Мы учились нести охрану границы трудную, опасную, почетную и интересную службу. Прошло четыре месяца учебного батальона. Приняли военную присягу, и вот застава. Настоящая, не учебная. Застава 9. Большой дом в освобожденной деревушке Михайлувка. В 150 метрах от заставы река Сан, приток Вислы. Это граница.
Участок нашей заставы считался спокойным. Нарушений почти не было. Завидовали мы, признаться, городской перемышльской заставе. Там и комендатура была, и штаб отряда. Чуть не 1000 задержаний за год! Шутка сказать по три в сутки.
Но служба была очень интересной. Дозоры, секреты, винтовка-трехлинейка, два подсумка патронов, две гранаты РГД-33 в брезентовом чехле все боевое, настоящее, не учебное. Помню, с каким восторгом я смотрел на старый пень близ дозорки, в котором под отодвигавшимся куском коры было спрятано телефонное гнездо. Старший наряда вынул из чехла трубку, вставил вилку в гнездо и вполголоса доложил дежурному обстановку на фланге.
А знаешь, я отсюда, если нужно, могу прямо в Москву, в главный штаб позвонить! Что, не веришь? Нужно только слово особое сказать!
Я верил ему, и даже в то самое «заветное» слово
Из технического, так сказать, оснащения помимо биноклей и стереотрубы запомнилось мне одно. Называли мы его просто «СП» секретный прибор. А суть его была вот в чем. Металлический прут в полметра, на конце прикреплена полукруглая металлическая коробочка, в ней рычажок с пружиной. К рычажку с обеих сторон
привязывался тонкий шпагат метров по сто, растягивался на проволочных колышках с ушками. Дернешь за шпагат рычажок в коробочке тихонько щелкнет и повернется вправо или влево.
Прибор этот рядом с собой ставил наряд ночью в секрете. Щелкнуло вот и смотри, справа или слева от тебя кто-то задел за шпагат. Может, нарушитель? Не знаю как насчёт пользы, но неприятностей этот прибор доставлял немало. Зайцы, лисы и прочие четвероногие «нарушители» не догадывались, что им не стоит натыкаться на это хитрое устройство. А их на участке заставы развелось великое множество. Пугать их никто не пугал, стрелять тоже не стреляли.
Да и как стрелять? У нас в то время закон был строжайший. Открывать огонь по нарушителю можно было только в том случае, если он не останавливался на окрик «Стой!» и предупредительный выстрел, если не удавалось задержать его, да чтобы пули не летели на сопредельную сторону. Иначе погранинцидент.