Я отвлекаюсь от предмета изложения, но из простого чувства справедливости не могу не воздать должное славной памяти короля Вильгельма, и если мы считаем благом правление нашего нынешнего государя, то нам со всею неизбежностью за это следует благодарить почившего государя, трудам которого мы столь обязаны сегодня. С не меньшей легкостью
Его Величество способен был направить наши помыслы в иную сторону, к иным ответвлениям королевского дома, давно претендовавшим на престол. Какой король не согласился бы ради такой короны наставить своего потомка в духе протестантской веры? Но государь, который пекся о грядущем благе своих подданных и видел далеко вперед, насколько это в силах человеческих, монарх, который понимал, что Англией не может править не ведающий жизни юноша и протестантское исповедание негоже укреплять тому, кто перешел в него по политическим соображениям, король, который знал, что тот, кто испытал французское влияние и обучился тонкостям французской политической игры, не есть достойный страж британских прав и вольностей, этот король направил взор на ту династию, владеющую ныне нашим троном, которая претендовала на него не только по праву кровного родства, но прежде всего
и главным образом потому, что, принадлежа к самым ревностным поборникам протестантской веры, была способна противостоять папизму и числила среди своих потомков множество достойных и многообещающих наследников, которые сумели бы принять корону и выдержать бремя правления народом, не пользующимся славой самых смирных подданных. Не стану говорить, делает ли честь все происшедшее проницательности короля Вильгельма, ибо сие не панегирик, а лишь заслуженная дань блаженной памяти моего господина и короля, из уст которого я часто имел счастье слышать слова великого удовлетворения тем, что ему удалось столь успешно завершить труды во исполнение Акта о престолонаследии; найдя достойного преемника, он говорил, что и во всей Европе нет другого государя я привожу его слова так, как они были сказаны, столь же достойного короны Англии, как курфюрст Ганноверский. И можно утверждать, не прибегая к лести, что, если упования Его Величества исполнятся лишь отчасти, винить нам должно будет лишь самих себя мы бы могли доставить королю гораздо больше радостей правления, Бог свидетель, чем он узнал при жизни. Когда по смерти короля наследницей провозгласили королеву, горячие головы как одной, так и другой партии, почтя, что власть теперь у них в руках и что все прочие зависят от них, стали пускаться на немыслимые крайности и позволять себе такие действия, что, как всегда бывает с неумеренными, кончили раздорами и потеряли почву под ногами.
Хотя Ее Величество желала покровительствовать партии высокоцерковников, погибель остальных, не состоявших у нее на службе, отнюдь не входила в ее намерения, и вскоре, напуганная необузданностью этой партии, она отвернулась от них и приклонила слух к умеренным советам тех, кто лучше понимал, в чем состоит добро страны и королевы.
В сем перевороте пала партия Эдварда Сеймура так назывались тогда высокоцерковники, из-за чего иные высокопоставленные лица примкнули к вигам, к коим ранее не принадлежали, и так возникло деление на старых и на новых вигов, которое стараниями первых было доведено до столь высокого накала, что привело к падению и тех, и других.
Однако я слишком отклонился в сторону и возвращаюсь к собственной истории. В то время, когда происходили все эти события и разгоревшаяся ярость крайних тори достигла своего предела, я написал памфлет, чтоб защитить диссентеров от злобы и безумия этой партии, за что и пал ее жертвой.
Какую справедливость и какое милосердие они мне оказали, хорошо известно и не нуждается в напоминании. Сие введение подводит меня к обстоятельствам, кои предопределили все мое дальнейшее участие в делах общественной важности и кои в должной мере объясняют причины моего служения лицам, возложившим на меня слишком серьезные обязанности, чтобы я мог тому не подчиняться, даже если и не одобрял их действий. Мне представляется необходимым показать, в чем я соглашался, а в чем не соглашался с членами бывшего правительства, в каких их начинаниях участвовал, а в каких нет. И все, что склонны к беспристрастному и милосердному суду, смогут, взвесив сказанное, составить обо мне более снисходительное мнение.
Не стану порицать тут обхождение со мной людей, из-за которых я пострадал, и вспоминать, как они отвратились от меня в моих бедствиях, хотя и сознавали, что я служил их делу. И я упоминаю это только вследствие необходимости сообщить вам, что как раз в то время, когда, покинутый друзьями, удрученный горем, оставивший семью на пороге нищеты, я находился в Ньюгетской тюрьме, мне передали слова одного влиятельного лица, мне прежде незнакомого и известного лишь с виду и понаслышке, как всем известны знатные особы, являющиеся в дни торжеств перед народом.
Не взвесив до конца всей важности услышанного, переданного мне изустно и заключавшего в себе вопрос: «Чем я могу быть вам полезен?», я не стал прибегать к услугам посланца, но, поразмыслив, взялся за перо и ответил на этот добрый и великодушный вопрос евангельской притчей о слепце, следовавшем за Господом. «Чего ты хочешь от меня?» спросил его Спаситель. И, словно удивившись сему вопросу, тот сказал: «Ты видишь, что я незряч, и спрашиваешь, чего я прошу у тебя?» Так и я в моем несчастье отвечаю: « Чтобы мне прозреть, Господи».