Он был неудачником и умер им же. В историю летчик-шпион попал из-за злополучного полета над СССР да благодаря обмену на звезду советской разведки. Френсис-Гарри Пауэрса похоронили на Арлингтонском кладбище. Его смерть была так же нелепа, как и жизнь.
Возможно, имел какие-то основания? Ведь фигурировал там и некий кузен Дривс.
Кузеном Дривсом был наш оперативный сотрудник Дроздов. Немецким он владел в совершенстве. Потом Юрий Иванович стал руководителем советской нелегальной разведки.
Дмитрий Петрович, известно, что обмен или размен Абеля на Пауэрса происходил на берлинском мосту Глиннке. Вы не помните подробностей?
Пауэрса привезли из Москвы с ним выехали два наших оперативных работника и поместили в прекрасном особняке. А нашего американцы засунули в какую-то клетуху холод страшный. И вышел к нам Вильям Генрихович такой худющий
Он там чем-то болел?
Просидеть столько лет в тюрьме и остаться в силе? Но, к счастью, ничего такого не было. И прежде чем выпустить его на мост, всю одежду у него распотрошили: искали чего-то. Резали, кромсали пиджак, брюки. Прямо из тюрьмы выпустили и все равно боялись. Ну, вышли на мост по три человека с каждой стороны, и произошел обмен. Потом купили Вильяму Генриховичу одежду, устроили хороший прием и в поезд. Вместе с ним ехали его супруга, дочь, наши товарищи. Встречаем его на Белорусском вокзале: «Ну что, Рудольф Иванович?» На самом-то деле мы все его звали Вилли. И поехали по Тверской, потом на нашу Лубянку. И еще он попросил проехать мимо Кремля.
И что Рудольф Иванович? Выступал перед коллегами, славил профессию. А что было за всем этим? Как сложилась жизнь дальше?
Жизнь Вильям Генрихович прожил интересную. В органы разведки поступил в 1927-м, а умер в 68 лет в 1971-м.
Вы с ним дружили?
Ну как же, он находился непосредственно у меня в отделе. С этим высокопорядочным, интеллигентным и образованным человеком мы были рядом, вместе. Даже коллег, привыкших к дисциплине, поражали его пунктуальность и полнейшая выдержка. Не припомню, чтоб хоть разок вспылил, разнервничался. И такой характер, что никогда ни на что не жаловался. Терпеть не мог трепачей, болтунов. Физически не переваривал пьяниц.
И сам не пил?
Очень мало. Только в самые праздничные дни. Постоянно копался в каких-то радиоприемниках. Ходил на рынок, покупал всякие железки и так здорово из них мастерил! Любил столярничать, паял. Рисованием тоже занимался. В американской тюрьме рисовал поразительные картины, открытки. В его квартире на проспекте Мира висело несколько работ. Такая была натура. И единственная дочка Эвелин от отца очень многое унаследовала. Как и он, делает разные картины из цветов, рисует. Вилли покупал много книг по искусству и на это денег не жалел. Поверьте, его шелкография это маленькие шедевры.
Дмитрий Петрович, а возвращение Абеля-Фишера после 14 лет отсутствия было хоть как-то отмечено?
Отмечено орденом Боевого Красного Знамени. Наш министр Семичастный пообещал дать ему трехкомнатную квартиру. И Вилли поразил всех. Сказал, что трехкомнатная ему не нужна: есть две комнаты, и еще дача от отца осталась.
Такое, спорю, случилось в истории ваших славных органов впервые.
Он был нематериалист. Проблемы быта, вещей не волновали. Вот вам штрих. В Штатах у него были личные накопления около десяти тысяч долларов. И эти деньги американцы у него забрали. Как-то я говорю: «Слушай, Вилли, все-таки пропала крупная сумма денег. Может, поставить вопрос? Какую-то компенсацию здесь дадут». Отказался категорически. Одевался скромно: плащик, беретик. Товарищи подсказали жене: «Что он у тебя ходит в одном костюме? Надо бы новый». А Вилли удивился: «Зачем? Ведь у меня уже есть». Но уговорили, и вроде бы он остался доволен.
Дмитрий Петрович, а как было с работой? Человек, уехавший еще при жесточайшем сталинизме, возвращается в совершенно новую жизнь. Как он все это воспринял?
Спокойно. Вы одного не понимаете: Фишер, или как вы говорите, Абель служил не режиму, в Родине. Вилли приехал его сразу: «К медикам, и пусть отдыхает». А он: «Чего там, я здоров». Правда, месяц пробыл в госпитале, но даже от санатория отказался. Скучно ему там было, дома лучше. Принял его Семичастный, наш тогдашний руководитель. Была четкая беседа. Ему выдали причитающиеся деньги. Присвоили звание «Почетный чекист». И он приступил. Встречался с молодыми работниками, занимался их подготовкой, инструктажем. Вилли Генрихович имел такой авторитет! Часто делился своими воспоминаниями, и я обычно его представлял. Выступал в нашем Комитете, в наших клубах, во всех почти управлениях госбезопасности. И в ЦК партии, в Кремле перед работниками охраны. Потом в Министерстве иностранных дел и в Министерстве внешней торговли, перед студентами МГИМО.
А за границу ему позволялось выезжать?
Где-то в конце выезжал в ГДР, Румынию. И в Венгрию. И встречался там с сотрудниками их служб.
Он не превратился в некоего свадебного генерала?
Он прекрасно рассказывал без бумажек, конспектов. Обходился без всяких жестов, никогда не эпатировал. Был откровенен в пределах допустимого. И потому его всегда слушали внимательно, воспринимали серьезно.