Тимоха! А ну, топай сюда! рявкнул я.
Приковылял кузнец, белее полотна, увидел обломок, перекрестился размашисто.
Батюшка ты мой, Петр Алексеич Как же так?.. Грех-то какой Я ж старался, как ты велел Ковал прилежно калил по всей твоей науке
Старался он процедил я сквозь зубы. А железо-то какое брал? Помнишь, я тебе полосу давал отборную, из старых государевых запасов, самую что ни на есть крепкую?
Замялся Тимоха, глаза в пол уставил, бороду теребит.
Дык она, батюшка, того извелась вся А новую голова Лыков давеча выдал Сказал бери, Тимофей, не сумлевайся, немецкая, самая лучшая Крепче не бывает
Лыков! Вот же змея подколодная! Ну, теперь все стало на свои места. Подсунул, значит, Тимохе фуфло какое-то под видом доброй стали! Знал ведь, паскуда, что сверло самый ответственный узел! Расчет был простой, как три копейки: сверло ломается при первом же серьезном пуске, станок признают негодным, а меня болтуном пустомелей и растратчиком денег казенных. И ведь почти сработало, гад!
Неужели его нельзя вытурить отсюда? Ладно, разберемся.
На Тимоху орать что с гуся вода, он сам жертва обмана. Надо было срочно выкручиваться. Без сверла вся наша машина просто груда бесполезного дерева и железа.
Ладно, Тимоха, я взял себя в руки. Что было, то прошло. Теперь новое сверло надобно. Быстро! И из самого лучшего железа, какое только сыщется на всем заводе! Понял? Самого лучшего!
Да где ж его взять-то, батюшка? Опять у Лыкова просить? Он же снова дряни какой подсунет али вовсе откажет
А мы у него и просить не будем! в голове мелькнула шальная, отчаянная мысль. Помнишь, в цейхгаузе старом, где мы железо искали, пушки трофейные валялись? Шведские? Которые при Нарве еще взяли?
Ну, помню Здоровые дуры А они-то нам на что?
А на то, Тимоха, что свеи эти, черти б их побрали, сталь для пушек своих делают знатную! Получше нашей выходит, крепче, чище! Вот из такой пушки и выкуем новое сверло! Пойдем, выберем какую поплоше, что все равно в переплавку просится. Казна не обеднеет. А нам самое то будет!
Идея была дерзкая пустить трофейную шведскую пушку на сверло для станка, который будет сверлить наши русские пушки Забавная ирония судьбы, ничего не скажешь.
Мы с Тимохой да с парой солдат прямиком на склад трофеев. Отыскали там небольшую шведскую полевую пушку, явно в бою покалеченную, ствол поведен к службе негодна. С Орловым я шепнул словечко (он как про Лыкова и подсунутое железо услыхал, аж зубами скрипнул, только рукой махнул делай, чтоб результат был!), и перетащили мы эту пушку в кузню.
Работа предстояла адова разрубить толстенный ствол, выковать из лучшего куска новый стержень для сверла. Кузнец пыхтел у горна как проклятый, понимая, что второго шанса может и не быть. Я от него почти не отходил, следил за каждым движением, за каждым нагревом, потом снова закалка, цементация режущей части. На этот раз я лично каждый этап контролировал никому уже не верил.
Через два дня каторжной работы, без сна и отдыха, новое сверло было готово. Оно получилось чуть короче прежнего, может, не такое блестящее, но зато металл был виден сразу плотный, мелкозернистый, звенел чисто при ударе. Мы снова установили его в заднюю бабку, закрепили со всей возможной осторожностью, чуть ли не дышать перестали. На этот раз тьфу-тьфу-тьфу всё встало как надо.
Последний штрих был сделан. Машина была готова к настоящему испытанию. Нервы у всех были натянуты до предела, как канаты. Завтрашний день должен был решить всё: стоили ли чего-нибудь все эти мучения и бессонные ночи, или всё было зря и надо снова доводить до ума.
Утро выдалось чисто питерское: небо
Царя на этот раз не было, слава Богу, но публика собралась ого-го: сам полковник Шлаттер; новый обер-мастер (с какой-то ненашенской фамилией), мужик пожилой, осторожный, себе на уме; начальники цехов набежали и литейного, и кузнечного; немец Крамерс, их хваленый механик, педант до мозга костей; ну и Орлов, конечно, сияет, как новый пятак. Приплелись и мастера некоторые, из старой гвардии, которые явно с недоверием глядели мол, «видали мы эти фокусы, знаем, чем кончится».
Для показа я решил не мудрить с моим композитным стволом, а взял обычную чугунную болванку того же калибра, но отлитую по-старому, как деды лили. Чтобы показать станок и с не самым лучшим металлом справится, да и разница в сверловке еще виднее была.
Опять та же шарманка: зажали болванку в патроне, выставили по осям, подвели сверло. Солдатики пыхтят на вороте, слесаря на маховике подачи не дышат. Заскрежетало, стружка посыпалась. Я стою рядом, комментирую, что к чему: вот, глядите, сверло не бьет, идет ровно, подача равномерная.
Начальство и мастера смотрят молча (а чего им говорить, если сам царь с Брюсом уже дали добро), в станок чуть ли не носом тычутся. Крамерс вытащил какую-то свою немецкую приблуду, на циркуль здоровый похожую, и давай что-то мерить прямо на ходу, ковыряется. Шлаттер брови хмурит, молчит, не лезет. Старики-скептики в углу перешептываются, головами качают не поймешь, то ли удивляются, то ли все еще не верят.
Больше часа эта сверловка тянулась. Наконец, закончили.