Все сказали бы, наверно, что я дурак и мямля. Но я не хочу и не могу давить на тебя, продолжал Кассиан. Мы с тобой коллеги, мы стали настоящими друзьями, и да, я хочу того, что соединяет супругов. Но мне страшно разрушить то, что между нами уже есть.
Я улыбнулась. Посмотрела на Кассиана так, словно увидела его впервые искреннего, честного человека с чистой душой. Да, с точки зрения Абернати и Элдриджа Уинтермуна он был дураком и мямлей потому что не хотел ломать другого человека. Потому что не считал меня своей вещью, которой можно пользоваться так, как тебе захочется.
И я была ему благодарна за это. За возможность полюбить его не только как моего спасителя.
Кассиан, я я приподнялась на носочки пару раз, опустилась: давно так не делала, а раньше частенько так пыталась справиться с волнением. Спасибо. И ты ничего не разрушишь, потому что уже столько раз помогал мне и я столько добра от тебя увидела, что
Девушкам не приходится признаваться в нежных чувствах. Это считается даже неприличным: барышня из достойной семьи не какая-нибудь крестьянка или мещанка, чтобы говорить о любви и нежности. Она лишь принимает чужие признания с легкой улыбкой, и эта улыбка навсегда остается на ее лице, словно приклеенная.
А то, что кипит и бурлит за этой милой кукольной маской, никого не интересует. Однажды кипение пройдет, и прекрасная кукла навсегда останется спокойным и изысканным украшением гостиной.
Но мне ведь хотелось не этого.
И не всегда нужны слова иногда язык сердца намного важнее.
Мы потянулись друг к другу, и поцелуй заставил волосы шевельнуться на голове. Это было словно апрельский ветер солнечным днем, который смывает с тебя всю зимнюю печаль, все наносное, все, что причиняло боль и да, я теперь знала, что чувствуешь, когда тебя целует любимый.
Наверно, это и была любовь. Не водопад, который срывается со скалы и накрывает, сбивая с ног, а ручей, в котором можно утолить жажду.
И когда невидимая рука выхватила меня из объятий Кассиана, я успела лишь вскрикнуть, пытаясь удержаться и не в силах сделать этого.
***
На мгновение сделалось темно. Потом тьма ушла, и я увидела, что стою в чьих-то покоях.
Мягкий свет изящных ламп с шелковыми абажурами струился по комнате, озаряя стены глубокого винного цвета, гобелены с охотничьими сценами и величественную кровать, настоящее королевское ложе. Балдахин из тяжелого бархата, расшитый золотыми нитями, ниспадал пышными складками, атласное покрывало было украшено золотой монограммой.
В углу комнаты пылал ровным огнем камин с мраморным резным порталом. На каминной полке, среди бронзовых канделябров и фарфоровых геврских вазочек с живыми цветами, стояли часы работы великого Берге, и маятник бесшумно скользил по циферблату, словно лодка плыла по озеру.
Воздух был напоен благородными ароматами тонкими нотами кедра, терпковатым шлейфом дорогого табака и едва уловимым благоуханием розовой воды, доносящимся от флаконов на туалетном столике. Здесь каждая деталь от ковра ручной работы до массивного серебряного подноса с хрустальным графином коньяка говорила о безупречном вкусе, состоятельности и аристократической сдержанности хозяина.
Я попала к наследному принцу, не иначе. И видит Бог, я не оставлю его безнаказанным!
Что вы делали в лаборатории?
Обернувшись, я увидела Абернати: тот бесшумно выскользнул из тени возле окна. Сейчас, с бокалом коньяка в руке, в дорогом халате бордового шелка, он выглядел особенно отвратительно. Хуже всего был поток
властной силы, который шел от него, заставляя склонять голову и подчиняться. Ему трудно, почти невозможно было противостоять.
Я почувствовала себя маленькой и слабой. Куклой в руках шалуна, который открутит ей руки и ноги ради забавы.
Работали над зельем из жемчужины волтонского краба, прошипела я. То спокойствие, которое должна соблюдать истинная леди, сейчас помогло мне: я сумела сбросить морок, стала собой, а не чужой вещью. У Пинкипейна появилась идея, которую надо было проверить в общем, она ни к чему не привела, а вы мерзавец и негодяй!
Абернати ухмыльнулся. Сделал глоток из бокала, и я вдруг подумала, что меня никто не услышит, даже если я буду орать во все горло. Наверно, этого Абернати и хотел: парализовать меня страхом.
Помню-помню. Вы обещали навести на меня лишайную порчу.
Вот именно. Осторожнее ложитесь спать, чары как раз приходят после полуночи, бросила я. Как вы вообще посмели, вырвать жену из рук мужа!
Я за этим и пришел в академию, ответил Абернати с той же мерзкой ухмылкой. За властью над людьми. Не только над вами, прелестная Флоранс. Над всеми, кто выйдет из этих стен. Меня интересует кресло министра магии в перспективе и оно будет моим, когда завтра я вычислю лисичек и отдам их королю.
Ничего нового. Всем негодяям нужна именно власть ради этого можно и подменить фениксову слезу на драконью лаву. Кассиан был прав.
Не боитесь, что расследование покажет, кто именно прислал в академию драконью лаву? язвительно спросила я.
А кто будет расследовать? ответил Абернати вопросом на вопрос. Я накопал столько на прежнего ректора, что он закрыл рот на замок и сбежал отсюда. И уж точно не помыслит ни о каких расследованиях. А у всех остальных нет для этого полномочий.