Я еле добрел до спальни.
Вхождение в транс, болезненная перестройка энергетических каналов, поимка и допрос буйного духа всё это, наложенное на практически бессонную ночь, выжало моё тело до последней капли. Каждый шаг отдавался свинцовой тяжестью, а в голове стоял гул, как после контузии.
Двенадцать с половиной процентов. Я мысленно проверил Сосуд, уже падая на кровать прямо в одежде. Критически низкая отметка. Ещё одна такая ночь и проклятье, не получая внешнего притока Живы, начнёт с силой высасывать её из меня самого.
Сон накрыл меня мгновенно. Тяжёлый, вязкий, без сновидений. Это был не отдых, а скорее, аварийное отключение системы для экстренной перезагрузки.
Проснулся я от запаха жареного бекона. Густой, насыщенный, абсолютно неуместный в квартире, где обитает некромант и два его костяных фамильяра. Костомар продолжал своё кулинарное самообразование.
Он уже стоял у стола, когда я вошёл на кухню, и с гордостью, достойной шеф-повара императорского дворца, ставил передо мной тарелку. На ней был полноценный английский завтрак идеальная глазунья из двух яиц, хрустящие полоски бекона, фасоль в томате и поджаренные тосты.
Я ем грунт! гордо объявил он. В переводе: «Завтрак подан, милорд. Прошу оценить».
Спасибо, ответил я.
Мысленно проверил Сосуд. Одиннадцать с половиной процентов. За ночь пассивное восстановление не дало ровным счётом ничего. Критически мало. Смерть всё ещё дышала мне в затылок.
Костомар, принеси документы, которые я тебе вчера дал, распорядился я, приступая к завтраку.
Скелет молча кивнул, подошёл к старому книжному шкафу, который мы приспособили под сейф, и извлёк оттуда две серые папки. Одну, с компроматом на Морозова, он положил на край стола, а вторую, с досье на меня, протянул мне.
Я углубился в чтение, методично поглощая завтрак. Морозов был педантом. Каждая бумажка, каждый донос, каждая запись с камеры были аккуратно подшиты и снабжены его комментариями. Он анализировал меня так же, как я изучал своих пациентов. С холодной отстранённостью и вниманием к деталям.
Из-за моей спины, из центра кухни начали доноситься звуки. Приглушённые серебряным барьером, но отчётливые беззвучные вопли призрака, который вместе с рассветом возобновил свои попытки пробить клетку.
Я ем грунт, произнёс Костомар с ноткой, похожей на сочувствие, кивнув в сторону невидимой ловушки.
Не жалеть, отрезал я, не отрываясь от документов. Это не живой человек. Это отпечаток. Энергетическая запись последних, самых сильных эмоций, зацикленная на вечном повторении. Он не страдает он просто снова и снова воспроизводит паттерн своей ярости и боли. Жалеть его всё равно что жалеть граммофонную пластинку за то, что на ней записана грустная песня. Он симптом, а не пациент.
Моё собственное досье было коротким и предсказуемым: подозрения в некромантстве, доносы, параноидальные выводы. Я отложил его в сторону.
Теперь основное блюдо. Вторая серая папка. Та, что была озаглавлена «Финансовая отчётность особая», оказалась не просто золотой жилой. Это был подробный анатомический атлас коррупционной системы клиники «Белый Покров». Морозов в своей педантичности документировал не только врагов, но и союзников по воровству. Вероятно, для контроля.
Это была не
как полноводные реки после весеннего паводка. Никаких тёмных прожилок, никаких аномальных вихрей. Ни единого следа проклятья. Работа была выполнена чисто.
Свят! воскликнула Ольга, заметив меня. Её лицо озарилось искренней, почти детской радостью. Спасибо тебе ещё раз! За всё!
Я почувствовал, как тёплая, концентрированная волна энергии влилась в мой Сосуд. Пятнадцать процентов. Её благодарность была чистой, без примеси, усиленной облегчением и, возможно, чем-то ещё, что она сама пока не осознавала.
Да, спасибо, добавил Николай, откладывая ложку и натянуто улыбаясь. И прости за тот инцидент. Мы были глупы.
От него в Сосуд капнуло всего три процента. Жалкая, водянистая струйка. Это была не благодарность. Это была вежливость. Маска доброжелательности, за которой скрывалась пустота. Или что-то похуже.
Проклятье не обманешь!
С Николаем нужно держать ухо востро. Он не простил. Ни унижение, ни то, что я оказался сильнее.
Неискренность в благодарности это не просто вежливость. Это симптом затаённой обиды и возможной будущей агрессии. Потенциальная угроза. Нужно будет понаблюдать за ним. К тому же я и сам еще с ним не закончил. Но подождем полного выздоровления.
В палате поручика Свиридова всё было предсказуемо. Пациент был бодр, сидел в кровати и читал книгу о тактике танковых атак. Моё мягкое внушение о «посттравматическом синдроме» работало безупречно, заменяя его фанатичную преданность на обычную, понятную всем благодарность.
Я проверил его рефлексы.
Идеальный солдат. Исполнительный, лояльный, а теперь ещё и незаметный. Когда придёт время, его можно будет снова активировать.
Завтра выписываем, объявил я, закрывая его карту. Рекомендации получите у дежурной медсестры. После выписки найдите меня.
Спасибо, доктор! За всё! он вскочил, пытаясь отдать честь, но вовремя спохватился и просто крепко пожал мне руку.