Палата графа Ливенталя была погружена в тишину. Он лежал в кровати, бледный, но дышал ровно. Операция прошла успешно, но организм всё ещё боролся с последствиями тяжёлого вмешательства.
Аглая сидела у его изголовья, держала его руку и тихо читала вслух книгу.
А, доктор голос графа был слаб, но узнаваем. Он с трудом приоткрыл глаза, увидев меня. Вы пришли
Пришёл проверить, как вы, ваше сиятельство, сказал я, подходя к кровати.
Я провёл быстрый осмотр. Рефлексы были в норме, постоперационный отёк мозга спадал медленнее, чем хотелось бы, но в пределах нормы. Заживление шло хорошо.
Всё в порядке. Восстановление займёт время, но угрозы для жизни больше нет.
Я я вам обязан прошептал он. Аглая, дочка мою чековую
Не сейчас, ваше сиятельство, остановил я его. Сначала полное выздоровление. Все дела потом.
Несмотря на его слабость, я почувствовал мощный, хотя и неровный поток Живы. Благодарность человека, который осознавал, что его вытащили с того света, была сильна. Двадцать процентов.
Итого в Сосуде уже сорок девять с половиной процентов. Отлично. Я был далек от критической отметки.
Вы вы друг семьи, пробормотал граф, его глаза снова закрылись.
Я уже собирался уходить, когда Аглая подняла на меня глаза. Они были красными от слёз и бессонной ночи.
Спасибо вам, доктор, тихо сказала она. За отца.
И ничего.
Абсолютная тишина в энергетическом плане. Ни капли, ни даже слабого всплеска Живы.
Я напрягся, сохраняя на лице вежливую улыбку.
Что-то не так. Её благодарность должна была быть одной из самых сильных. Она любит отца. Она видела его на грани. Она должна была
Её аура была странной. Приглушённой. Как будто между мной и её эмоциями стоял какой-то фильтр. Или как будто её благодарность была направлена не на меня. А на кого-то другого.
Я посмотрел на неё внимательнее. Она улыбалась, но её глаза были где-то далеко. Она думала не об отце.
Это была не просто аномалия. Это был симптом. Отсутствие Живы от благодарности Аглаи было таким же тревожным признаком, как отсутствие пульса у пациента. Что-то блокировало естественный поток. И это «что-то» нужно было немедленно вскрыть.
Аглая, мне нужно поговорить с вами, сказал я, мой тон не оставлял места для возражений. Наедине.
Но я она бросила испуганный взгляд на отца, ища у него защиты.
Иди дитя, голос графа был тихим, хриплым, но в нём слышались прежние властные нотки. Доктор друг семьи Слушай его
Аглая колебалась ещё секунду, но затем покорно кивнула и встала.
Мы вышли в холодный, стерильный коридор. Тишина после оживлённой палаты давила на уши.
Что случилось? спросил я прямо,
без предисловий. Я был не другом, а врачом, собирающим анамнез.
Ничего, она отводила взгляд, теребя край своей рубашки. Классический признак утаивания.
Снова Серый Волк? Проблемы с бандитом?
Я намеренно ударил по самому больному месту. Это был не вопрос, а диагностический зонд, призванный вызвать реакцию.
Нет! её отрицание было слишком резким, слишком быстрым. С ним всё в порядке. Просто просто я устала. Волнения за отца, всё это
Она лгала. Неумело.
Аглая, я сделал шаг ближе, мой голос стал тише, но твёрже. Я врач. Моя работа видеть симптомы, которые пациенты пытаются скрыть. Я вижу, что с вами что-то не так. Говорите.
Она молчала, глядя в пол. Я видел, как в ней борются страх и отчаяние. Наконец, она сдалась. Глубоко вздохнув, она ничего не сказала.
Вместо ответа она просто потянула в сторону ворот своей свободной, навыпуск, рубашки, открывая левое плечо.
Я ожидал увидеть синяк, шрам, может быть, магический ожог. Но то, что я увидел, заставило даже меня на мгновение замереть.
В её плече, там, где должна была быть гладкая кожа, зияла дыра размером с пятирублевую монету.
Это была не кровавая рана, не язва. Это была именно дыра идеально круглая, синяя, светящаяся изнутри холодным светом пустота, сквозь которую я отчётливо видел узор на стене коридора за её спиной.
Глава 15
Отсутствие куска плоти. Отверстие в самой ткани реальности, аккуратно вырезанное в живом человеке.
Память услужливо подбросила анамнез. Я видел такое раньше.
Триста лет назад, в Карпатах. Местный барон, ревнивец и дилетант в тёмных искусствах, отчаявшись удержать свою неверную жену, наложил на неё похожую печать.
«Якорь верности», так он это называл.
Тогда я хорошо заработал на снятии печати, но потом меня полгода преследовала вся его родня, обвиняя в пособничестве разврату. Детали уже стёрлись, но суть я помнил.
Я активировал некро-зрение, фокусируясь на структуре аномалии. Картина была отвратительной в своей примитивной элегантности.
Это был не просто дефект ткани. Это был «душевный якорь».
Тёмные, почти живые нити прорастали из краёв дыры вглубь, оплетая её энергетические каналы, врастая в саму её ауру. Их узор был грубым, но безошибочным якорные руны, вбитые в саму её душу, чтобы привязать её к создателю.
Эти нити не просто держали её. Они медленно, методично высасывали из неё Живу, превращая её в живую батарейку для кого-то другого.
А остаточная энергетическая подпись на этих нитях не оставляла сомнений в личности хирурга.
Серый Волк. Кому кроме него могла понадобиться эта молодая особа? Хотя у молодой дочери влиятельного графа могло быть множество скажем так, недоброжелателей.