Ты обращался к нему? Голос Монтанелли звучал не совсем уверенно.
Часто, падре. Иногда я просил его указать, что надо делать, но я не получал ответа.
И ты ни слова никогда не сказал мне, Артур. А я-то всегда думал, что ты доверяешь мне.
Падре, вы ведь знаете я вам верю! Но есть вещи, о которых никому не следует говорить. Мне казалось, что мне никто не может помочь ни вы, ни мать. Мне нужен был ответ непосредственно от Бога. Вы ведь видите: решался вопрос моей жизни, моей души.
Монтанелли отвернулся и стал пристально всматриваться в густые сумерки, окутавшие ветви магнолии.
Ну а потом? спросил он.
Потом?.. Она умерла Последние три ночи я не отходил от нее.
Он замолчал. Монтанелли не двигался.
Два дня перед ее погребением я не мог думать ни о чем. Потом, после похорон, я слег. Помните, я не мог прийти к исповеди?
Помню.
Вот в эту ночь я поднялся с постели и пошел в комнату матери. Она была пуста. Только в алькове стояло большое распятие. Мне казалось, что Господь поможет мне Я упал на колени и ждал Ждал всю ночь. А утром, когда я пришел в себя Падре! Это бесполезно Я не сумею объяснить Я не сумею вам рассказать, что я видел Я сам смутно помню. Помню только, что Господь ответил мне. И я не смею противиться Его воле.
Они сидели некоторое время молча в темноте. Затем Монтанелли положил руку на плечо Артура.
Сын мой! промолвил он наконец. Сохрани меня боже сказать, что Господь не беседовал с твоей душой. Но помни, при каких условиях все это произошло, и, помня, не прими грустно настроенного больного воображения за торжественный призыв Господа. Если действительно была Его воля ответить тебе смотри, как бы не истолковать ошибочно его слов. Куда зовет тебя твой душевный порыв?
Артур поднялся и торжественно ответил, как будто повторяя слова катехизиса:
Отдать жизнь за Италию; освободить ее от рабства, от нищеты, изгнать австрийцев и создать свободную республику, не знающую иного господина, кроме Бога.
Артур, подумай только, что ты говоришь! Ты ведь даже не итальянец.
Это все равно. Я остаюсь самим собой.
Опять наступило молчание.
Монтанелли прислонился к дереву и прикрыл рукою глаза.
Сядь на минуту, сын мой, сказал он наконец.
Артур опустился на скамью, а Монтанелли взял его за обе руки и крепко, долго жал их.
Сейчас я не могу доказывать тебе Все это произошло так внезапно Я не подумал об этом Мне нужно время разобраться. Как-нибудь после мы поговорим обстоятельнее. Теперь же я прошу тебя помнить об одном: если ты будешь вовлечен в смуту и погибнешь, мое сердце не выдержит я умру.
Падре!
Не перебивай, дай мне кончить. Я как-то уже говорил тебе, что в этом мире нет у меня никого, кроме тебя. Мне кажется, ты не совсем понял, что это значит. Трудно тебе понять ты так молод. В твои лета я тоже не понял бы, Артур. Ты для меня как бы мой собственный сын. Ты понимаешь? Я не могу
оторваться от тебя ты свет моих очей. Я готов умереть, лишь бы только удержать тебя от ложного шага и сохранить твою жизнь. Но я бессилен сейчас Я не требую от тебя обещаний Прошу тебя только помнить, что я сказал, и быть осторожным. Подумай хорошенько, прежде чем решить Для меня сделай это, для умершей матери твоей
Я подумаю, а вы, падре, помолитесь за меня и за Италию.
Он опустился на колени, и Монтанелли положил руку на его склоненную голову. Прошло несколько минут. Артур поднялся, поцеловал руку падре и тихо пошел по мокрой, росистой траве. Монтанелли остался один
Глава II
Случилось, что глава дома, оставшись вдовцом, стал тяготиться своим положением и женился на Глэдис, католичке, хорошенькой гувернантке его младших детей. Два старших сына, Джемс и Томас, как ни трудно было им мириться с присутствием в доме мачехи, почти что их сверстницы, с горечью покорились воле Провидения. Со смертью отца семейный разлад обострился женитьбой старшего сына; но оба брата добросовестно старались защищать Глэдис от злого, беспощадного языка Юлии и исполняли свои обязанности, как они их понимали, по отношению к Артуру. Они не любили его и даже не старались это скрыть. Их братские чувства сводились к щедрым подачкам и к предоставлению мальчику полной свободы.
В ответ на свое письмо Артур получил чек, который должен был покрыть его путевые издержки, и холодное разрешение использовать каникулы как ему будет угодно. Половину денег он истратил на покупку книг по ботанике и папок для сушки растений и с этим багажом двинулся в свое первое альпийское путешествие вместе со своим духовным отцом.
Настроение Монтанелли было теперь гораздо лучше. Артур давно уже не видел его таким. После первого потрясения, вызванного разговором в саду, к нему мало-помалу вернулось душевное равновесие, и теперь он смотрел на все происшедшее более спокойными глазами. «Артур еще юн и неопытен, думал он. Его решение едва ли могло быть окончательным. Есть еще время мягкими увещаниями, вразумительными доводами вернуть его с того опасного пути, на который он так опрометчиво вступил».
В их план входило провести несколько дней в Женеве; но на лице Артура появилось выражение скуки, как только он увидел ослепительно белые улицы и пыльные набережные, по которым без конца сновали туристы. Монтанелли со спокойной улыбкой наблюдал за ним.