Аргос! повернулся к нему Диомед, ехавший впереди. Половину дороги от Навплиона до Микен они уже прошли. Мне отправиться с тобой, царь? Вдруг чего
Нет! сжал зубы Агамемнон. Ты иди, друг, Эгиалея уже заждалась тебя.
Тогда удачи тебе! поднял руку Диомед и заорал. К воротам Аргоса поворачивай, парни! Домой идем!
Диомед и Сфенел, два царя Арголиды, воевавшие на одной колеснице, попрощались с ним и повернули к воротам города. Сложенная из огромных камней крепость оседлала высокий холм, царивший над округой. На стенах ее суетились люди, махали руками и перекрикивались. И это зрелище тоже царапнуло по сердцу Агамемнона, хотя он так и не понял почему. Просто предчувствие нехорошее появилось.
Зимняя погода здесь не столько холодна, сколько промозгла, ветрена и дождлива. Порывистый ветер рвет с плеч плащ, пробираясь ледяными струями прямо к телу. Но Агамемнон закаленный воин. Что ему какой-то ветер и дождь, плевать он хотел на непогоду. Он даже рад воде, льющейся с неба, ведь земля изголодалась по влаге. Летом здесь дождей почти не бывает, о них молят богов. Но боги остаются глухи.
Царь крутил головой по сторонам, заново привыкая к родной земле. Арголида это города-дворцы, редкие усадьбы знати и множество хижин простонародья. Все ремесло собрано за стенами неприступных твердынь, а люди, которые смотрят на царское войско и робко кланяются, не знают ничего, кроме своего поля, садика и скота.
Как будто коров меньше стало, государь, Талфибий, знатный воин, с которыми они воевали бок о бок много лет, повел рукой по сторонам. Да и коз тоже.
Дорийцы прошлись, неохотно признал его правоту Агамемнон.
Хижины бедноты нетронуты, но если раньше в поле зрения непременно попадал какой-нибудь голый мальчишка, со скуки терзающий свирель рядом с отарой овец или козьим стадом, то сейчас что-то изменилось. И скота стало куда меньше, и мальчишки теперь пугливы и угоняют скот, едва лишь завидев толпу воинов на горизонте.
Я с купцами в Навлионе перемолвился, смущенно отвел глаза Талфибий. Такое рассказали Не поверил я сначала Да видно, правда это
Не томи, раздраженно ответил Агамемнон. Что случилось? Коров почти нет. Где коровы-то?
Купчишки сказали, что много скота дорийцы угнали, когда к Микенам подходили, продолжил Талфибий. А потом, когда их у Коринфа разбили, то скот поделили заново, вместе с остальной добычей. Эней почти всех коров себе забрал при дележе. Ему и слова никто не посмел поперек сказать, у него же войско самое сильное было. Скотину на запад погнали, в земли басилеев Элиды.
Зачем? с тупым недоумением спросил Агамемнон.
Да затем, что басилеи те к Клеодаю примкнули, пояснил Талфибий. А когда разбили его, всех царей запада под нож пустили вместе с сыновьями, а их земли Эней себе забрал. Там теперь от его имени Эгисф правит. Говорят, по весне какой-то архонт приплывет с Сифноса. То ли писец, то ли еще какая шваль. Но не воин, точно. Навроде телесты твоего, царь. Просто управляющий.
Убей меня гром! из груди Агамемнона вырвался какой-то свист. Да что тут вообще происходит? Времени ведь и года не прошло, как отплыли. Почему вдруг все с ног на голову встало?
А мы скоро всё узнаем, государь, Талфибий, обладавший зрением орла, ткнул рукой куда-то вдаль. Ворота Микен открыты, а нас дворцовые писцы встречают и царица. Я ничего не
понимаю. Я думал, в осаду придется город брать.
Я тоже ничего не понимаю, растерянно ответил Агамемнон, который тщетно искал в толпе братца Эгисфа, но не находил. Да где же он? Неужто сбежал, сволочь? Ладно, еще найду его и кишки выпущу. Дадут, боги, разберусь со здешними делами и верну свою скотину. Лучше бы дочерей этот негодяй забрал, право слово! Аж сердце защемило, до того коров жаль!
Здешняя зима это же сущий смех для человека родом из Средней полосы Евразии. Плюс пятнадцать днем и плюс десять ночью. Это по ощущениям, конечно. Иногда бывает значительно теплее, но парочка стариков божится, что своими глазами видела настоящий лед. Но вот когда старики его видели, они вспомнить не могут. Тут их показания расходятся. Слишком уж давно это было. Впрочем, когда из одежды у тебя хитон и плащ, вместо отопления костер, горящий в куче камней, а дверь сплетена из лозы, то и такая погодка не в радость. Холодно по ночам до ужаса. Только самые богатые отапливают свои покои бронзовыми жаровнями, а беднота и вовсе спит вповалку, греясь боками лежащих рядом родичей и дыханием собственных коз, которые ночуют тут же. Потому-то спальни делают крошечными даже во дворцах, не протопить их по-другому. Так что жаровня меня спасает, благо уголек из Спарты и с Крита к нам везут исправно. Свой лес я уже давно трогать запретил.
У меня полно времени и целый вагон идей. В короткий промежуток между двумя войнами мне нужно успеть так много. Например, вот это
Все готово, господин, поклонился пожилой крестьянин из деревни с запада острова.
Они зажиточны, две упряжки волов получили в награду за хороший урожай чечевицы. Глава этой общины мужик неглупый, по-крестьянски разворотливый и даже малость склонный к новациям, что по нашим временам редкость неописуемая. Новации тут внедряются долго, их не любят и боятся, потому как в случае неудачной новации можно и с голоду нечаянно помереть. Поэтому ну ее к эриниям, новацию эту. А вот этот дядька эксперименты любит и потому слывет среди коллег изрядным чудаком. Тут меня боятся до колик, но когда дело доходит до сельского хозяйства, то даже полубожественный статус не помогает. Коретеры, старосты общин, стоят насмерть, не давая рушить заветы отцов. Если что, то речь идет о двуполье в самом примитивном его варианте. Оно и есть этот самый завет.