«Крепкая кость» ходил в порыжевшей кожаной куртке, высоких болотных сапогах; зимой и летом на его круглой голове плотно сидел потёртый треух из пыжика. Он вечно дымил короткой, самодельной, дочерна обкуренной трубкой.
Холим был потомственный зверолов, родившийся в нищей юрте кочевника. Ребёнком
он часто засыпал на рваной кошме вместе со щенятами. Когда в тайгу пришла Советская власть, Холим уже был славным охотником и отцом семейства. Детей у него родилось много, но почти все они умирали в раннем детстве. А когда родился младший сын, в «верхнее царство» ушла и жена. Хотя и не пришлось учиться в юности Холиму и только в зрелые годы овладел он начатками грамоты, охотник твёрдо решил вывести в люди своих детей. Старший сын его учился в Институте народов Севера в Ленинграде, дочь и младший парень находились в школе-интернате, и только на летние каникулы отец привозил их к себе.
...Девушка в городском красном в белый горошек платье, весело напевая, складывала высохшую сеть. Длинные, по колено, иссиня-чёрные косы, наспех скреплённые на затылке маленькой головы, чтобы не мешать работе, обрамляли миловидное, чуть широкоскулое лицо. Очень похожий на неё мальчик лет двенадцати, серьёзный и деловитый, помогал ей.
Около брата и сестры вертелись мохнатые рослые собаки. Внезапно собаки насторожились, подняв головы, отрывисто залаяли и бросились к воде.
Из дома вышел Холим.
Отец! крикнула девушка. Чего они заливаются?
Холим, приложив козырьком руку ко лбу, смотрел на реку.
Я и сам не пойму... Вот там далеко, он указал рукой, плавник идёт, однако надо задержать его. Может, поэтому собаки голос подают?
Они совсем не так лают, когда плывёт лес, убеждённо заметил мальчик.
Видишь, отец! Там на брёвнах что-то лежит. Собаки это чуют, воскликнула девочка.
Пошли, Александр, возьмём плавник и посмотрим.
Столкнув лодку в воду, отец с сыном быстро начали работать вёслами. Они плыли наперерез брёвнам и, когда приблизились, увидели, что это маленький плот и на нём действительно что-то лежит.
Лодка боком пристала к плоту, на котором вниз лицом распростёрся человек.
Однако он мёртвый, сказал Холим. Ты сиди, Александр, а я посмотрю!
Плот едва не опрокинулся, когда охотник попытался встать на него.
Давай лучше подтащим его к берегу, решил он.
У самой воды их ждала девушка, не сводившая испуганных глаз с оборванного человека с всклокоченной короткой бородой, уже перевёрнутого вверх лицом.
Холим, помолчав, сказал:
Давай, однако, послушай, может, ещё дышит.
Девушка расстегнула ворот истлевшей рубахи и приложила ухо к грязной груди человека.
Дышит! вырвался у неё облегчённый вздох. Он живой, живой! Скорей надо нести его в дом.
Опытный таёжник умело взялся за дело. Он приказал детям нагреть воды, а сам пошёл в кладовую за какими-то высушенными кореньями и травами. Когда в чайнике забулькала вода, он высыпал в неё снадобья, добавил немного спирта. С трудом разжал зубы незнакомца и столовой ложкой стал вливать ему в рот горячий напиток.
После третьей ложки человек слегка зашевелил запёкшимися, чёрными губами. Лицо его вдруг сморщилось, и он проглотил питьё. Через несколько минут у Соколова открылись глаза. Он долго смотрел на склонившихся над ним людей, ничего не понимая.
Где я?
У друзей, ответила девушка. А кто вы? Как вы попали на плот?
Я лётчик с самолёта, потерпевшего аварию. Разве обо мне не писали?
Мы находимся далеко от железной дороги, река у нас не судоходная. Газеты редко видим, как бы извиняясь, ответила девушка. И радио... батареи у нас разрядились...
Но лётчик уже ничего не слышал, он опять впал в забытьё.
Надя! сказал охотник. Надо его вымыть. Давай бельё. Грей побольше воды и кровать мою постели.
Они сняли лохмотья с человека, который всё ещё был без сознания, и вымыли его тёплой водой. Холим натёр его исхудавшее тело какой-то пахучей жидкостью, забинтовал рану на лице. Когда мыли незнакомца, заметили на его бедре двух впившихся клещей. Надя булавкой извлекла их.
Он больной, уверенно заявила она. Не от раны ему плохо, а от таёжной хвори.
Лётчик уже лежал на чистой постели, когда Холим, выйдя на крыльцо, задымил своей трубочкой.
Сегодня, однако, дома сидеть буду. Завтра поедем сеть ставить. Сегодня дома, с беспокойством говорил он детям. Какой человек пришёл, не знаем. Какой лётчик? Свой или чужой? А может, совсем не лётчик? Зачем золото носит? Заграничный пистолет. Может, плохой человек?
Что ты, отец! Это лётчик!
Кто знает? Однако лечить надо. И посоветоваться не с кем. Где тут милиция? Кругом тайга.
Всё равно мы должны его лечить, кто бы он ни был, твёрдо заявила Надя. Преступников тоже лечат, если они больные.
Правильно говоришь, дочка. Он, может, что нужного потом скажет. Его надо крепко лечить.
...Через несколько дней Соколову стало лучше. Он осмотрелся вокруг.
В просторной горнице было светло, чисто и по-своему уютно. На гладко обструганных стенах висели ружья и охотничьи сумки вперемежку с плакатами, призывающими сдавать государству пушнину. Около кровати была расстелена чудесная шкура матёрого бурого медведя. Пахло свежевымытым полом, махоркой и пряными травами.