Если я захочу их знать
Полина невольно вспоминает, как их бонны водили гулять рядышком, как оборачивались прохожие и говорили: "Какие хорошенькие! "Так было, пока Полина не упала на камни, когда порвалась петля исполинки. Потом, сколько помнит себя, были сиделки, врачи. Мать потратила всё состояние и даже продала дом, чтобы вылечить её. Но никто не выпрямил её горбы, только мать разорилась и умерла от огорчения. А смазливый Ромчик, как только она заболела, так и позабыл её
Он ей являлся во снах в виде ангелочка. Меж тем, судьба нанесла удар и по семье Шершпинских. Глава семьи подделал в казначействе бумаги. И ушел по этапу.
Юный Ромчик ударился в карточные игры, мухлевал на
ипподроме, поссорившись в бильярдной с партнером ударил его кием в висок и убил.
Он попал в каторгу. Полина уже поняла, что нынешняя его тревога, как-то связана с каторгой. Правда, после каторги он выбился в люди. Стал офицером. Служил в Польше, участвовал в подавлении бунта. Был тяжело ранен, вышел в отставку в чине поручика, долго лечился Каторга забылась, как дурной сон. Но теперь каторжное прошлое его потревожило, она это чувствовала.
Роман заговорил вновь:
Да, ты знаешь не всё. Когда, благодаря прошению маменьки на высочайшее имя, я освободился из каторги, то со мной освободились еще двое: Кляка и Гвоздь.
Каторжанская ложа сообщила нам место, где банда зарыла золото, брильянты, прочие ценности, награбленные на сибирских трактах. Мы должны были взять это и вернуться к острогу, закупить оружие, одежду, лошадок, запрятать всё в лесу. Потом подкупить охранников и устроить побег.
И мы нашли эти воровские ценности. Но я понимал, что побег может и сорваться. Тогда меня вновь упрячут в каторгу и уже навсегда, а я был сыт ею по самое горло. И я предложил Кляке и Гвоздю поделить все ценности на три части. Гвоздь отказался
Он много помогал мне в каторге, и мне жаль было его убивать. Я смалодушничал, я ведь не злодей по натуре, ты же знаешь. Я просто очень прочно привязал Гвоздя к дереву и сказал ему, что вверяю его воле божией
Шершпинский вздохнул:
Десять лет прошло, я думал, что Гвоздь тогда там умер. И вот мне прислали в трех судках, всё, что осталось от Кляки. Он ведь тоже здесь обосновался. Бани держал. Раздобрел, семьей обзавелся. Добропорядочный такой христианин. Ты спросишь, что мне прислали?
Части тела Кляки?
Да! Но какие! Не буду уточнять, ты ясновидящая, скажу только, что всё это было зажаренным, горячим и в трех фарфоровых судках. Страшно?
Мне? Ни капельки. Это тебе, да, страшно. Принеси судки.
Может, не стоит? Уже всё остыло. Я хотел вообще всё выбросить на помойку.
Хорошо, что не выбросил. Пусть принесут судки очень серьезно попросила Полина.
Дворецкий вновь принес злополучный фарфор и зачем-то железную корзину с остывшими уже углями.
В этой корзине было доставлено пояснил Шершпинский.
Оставьте меня одну!
Ты что, есть это станешь? невольно спросил Шершпинский.
Ну, значит, как ни румянься, всё равно я похожа на ведьму, невесело проговорила Полина, вот даже ты про меня такое подумал
Нет, ты хорошая, но ты же занимаешься колдовством
Уйдите
Прошло с полчаса, Шершпинский расхаживал по зале, нервно курил, слышал, что Полина звякает посудой. Подзывал дворецкого, спрашивал не видно ли возле дома подозрительных.
Мороз велик, ваше благородие, ответствовал дворецкий, Экипажи и то не
ездят.
Но вот Полина приоткрыла дверь, позвала Романа, сама тотчас вернулась в кресло. Не хотела лишний раз стоять рядом с Ромчиком. Рост её ушел в горбы, а Ромчик высок, неприятно ему быть рядом с карлицей.
Полина прищурила глаза в дивных ресницах, брови её соболиные были нахмурены, лицо было бы красивым, если бы не печать страданий морщины:
План Петербурха у тебя есть?.. Принеси
Шершпинский отпер ларец, проигравший немецкую песенку, разложил перед Полиной план.
Сиди и не сопи шибко-то! сказала Полина и замерла, склонившись над планом. Так. здесь нет, здесь нет. Здесь есть, вот здесь! ткнула она пальцем в план, вот в этом доме, у моста.
Кто там? Гвоздь? И кто еще? И как ты узнала, что именно в этом доме? Не шутишь ли ты?
Полина смерила его взглядом:
Если бы я шутила, разве бы зарабатывала я такие деньги? Люди дураки, по-твоему, и платят мне ни за что? За красивые глаза, мне платят что ли? Но они красивыми были лишь в раннем детстве, пока я не узнала мучений.
Но как это ты делаешь? И каждый ли может этому научиться?
Даже и не мечтай! Ишь научиться! Для этого сперва надо стать калекой, как я. Познать всю горечь унижений, всю боль от любопытных, то жалостливых, то брезгливых взглядов. А если тебя никогда на улице ребятишки не дразнили, называя горбушкой, никогда не натравливали на тебя собак, не кидали в тебя камнями и палками, то как же ты колдовству научишься? Сперва надо по-настоящему научиться любить, и по-настоящему ненавидеть! последнее слово Полина произнесла, глядя Роману прямо в глаза, ему стало не по себе, он уж и не рад был, что задал свой последний вопрос. И он сказал:
Ты же знаешь, я тоже много страдал.