Грамматика. Иосиф подражает смелым конструкциям серебряной латыни и превосходит их, изредка ошибаясь по неведению. Немногочисленные примеры его отступлений от узуса (пристрастие к адъективированному использованию существительных и пр.) собраны Седжвиком (p. 5153) .
Стиль. Вопреки мнению, что нагнетание риторических изысков и разнообразная деформация языка кульминировали у Стация и Персия, изучение Иосифа показывает, что многое еще можно было сделать и после них. Иосиф избегает ребяческих выходок школьной риторики, лучшим (или худшим) представителем которой был Матвей Вандомский, однако и у него риторическая изобретательность замещает поэтическое воображение; «я сомневаюсь, говорит Седжвик, есть ли хоть одна строка, отмеченная поэзией в высшем смысле, во всех его шести книгах» (ibid., 54) . Впрочем, риторическое мастерство Иосифа он оценивает наивысшим образом, обильно цитирует его блестящие пассажи (особенно те, которые можно сопоставить с Даретом, в частности, портреты Пирра и Елены), например, по поводу авторских рассуждений в I, 6770 и жалоб Пелия в I, 224 слл. замечая: «Нам пришлось бы долго искать в средневековой поэзии что-то сравнимое с этим» (ibid., 57) и напоследок сравнивает его «взрывы мощного и пылкого витийства» с избыточностью молодого Пиндара, который, по известному замечанию Коринны, сыпал не горстью, а мешком.
Иосиф любит композиты monstriparus чудищеродный (I, 422), ventripotens чревомогущий (II, 81), astrivagus звездоскитальный (VI, 115), luctificus горетворный (VI, 370). Он постоянно прибегает к антономасиям (в частности, обильно использует патронимики Эакид, Акторид, Ахиллеид, Исифид, Плисфенид и пр.): называет Диомеда по имени всего один раз (и уже по окончании войны VI, 929), зато патронимиком Тидид или перифразом Калидонский герой / питомец неоднократно; использует весь эпический арсенал синонимов для греков аргивяне, ахейцы, данаи, инахиды, пеласги. Его изысканные намеки на мифологические лица и обстоятельства иной раз трудно разгадываемы (ср. намек на Алфею в I, 210 сл.) или не разгадываемы вовсе (Monicha hospicia в VI, 945 сл.). Эти пристрастия к метонимии и перифразу Иосиф разделяет со всей латинской поэзией от Овидия до Сидония Аполлинария.
Он образует имена среднего рода на -men (umbramen покровительство вм. umbra, I, 437), использует длинный ряд имен женского рода на -trix (praedatrix, I, 102; cantatrix, I, 519; famulatrix, II, 248; ultrix, II, 429; stipatrix, III, 249), в этом пристрастии сближаясь с Пруденцием («Психомахия»). Он смело образует степени сравнения там, где их не ждали: fastiditior (I, 85), progressior (III, 168) и в особенности Iunonior (I, 276). Иосиф любит создавать и использовать глаголы с привативным de-: detitulare лишать славы (II, 349), defoederare разрывать союз (II, 436), degladiare лишать меча (VI, 649) и даже deposse лишаться способности (I, 289) .
Иосиф активно пользуется аллитерацией (в пример обычно приводят VI, 760: Nox fera, nox vere nox noxia, turbida, tristis, но есть множество менее концентрированных примеров), постоянно прибегает к парономазии (напр., mento mente в I, 19), но избегает рифмы, и в этом верный заповедям поэтик (Матвей Вандомский, Ars versificatoria, II, 43). В области синтаксиса он часто использует зевгму и гипозевксис (напр., I, 35); авторские вторжения приводят с собой иронию и апострофы; вслед за поэтами серебряного века он насыщает текст сентенциями (см. напр. I, 21, 325, 482; V, 78 сл.; VI, 826). Любовь к «золотому стиху» роднит его со Стацием и Клавдианом.
Даретову войну, уныло тянущуюся и постоянно прерываемую то переговорами, то перемириями на несколько лет, Иосиф разбивает на куски, выдвигая отдельные яркие моменты (речи на совете, поединки, погребения героев) и сжимая или опуская бессобытийное течение времени; не нарушая заданной ему хронологии вещей, он несравненно усиливает их динамику, так что «по его поэме невозможно было бы догадаться о качестве первоисточника», справедливо замечает А.В. Захарова (Дарет 1997, 57).