Шрифт
Фон
Песня Индии
Пела женщина,
глаза полузакрыв.
Пела женщина на странном языке
И звучало слово каждое
как взрыв,
повторяющийся эхом вдалеке
Эта песня иссушала,
песня жгла,
непонятными путями
к сердцу шла,
нервной дрожью шла по спинам и бокам,
наполняла зал граненый, как бокал.
Зал сжимался,
тихой песней оглушен
Будто тот,
кому поет она,
ушел.
Не простился,
не сказал куда
ушел.
Не сказал, когда вернется он,
ушел.
Заплутался на шести материках,
и они не могут встретиться никак
Может, так,
а может, все наоборот
Звезды дальние пылают, как костры.
Продолжается Земли круговорот
И я чувствую:
сюда,
через миры,
по Вселенной,
по всему,
наверняка
с колыбели породнившись с высотой,
очень радостный
и очень молодой,
человек идет за песней
сквозь века!
Он идет сейчас по Млечному Пути,
греет руки над мерцающим огнем
Он
обязан
эту женщину найти,
потому что песня женщины
о нем.
Слышите,
она зовет:
приди!
Голосом своим зовет:
приди!
Силою любви зовет:
приди!
Песнею своей зовет:
приди!
Солнце
Это навсегда запомни ты
и людям расскажи
Солнце
начинает в комнате
строить этажи.
Солнце продолжает древнюю
тихую игру
тянет сквозь окно
из времени
тонкую иглу.
Вот плывет игла,
раздваивается,
шире становясь.
Ветром
с потолка сдувается
солнечная вязь.
Вот и солнечные зайцы
эй, посторонись!
в зеркало,
как в пруд,
бросаются
головами вниз.
И, тугим стеклом отброшенные,
вмиг осатанев,
скачут
легкими горошинами
по крутой стене.
Вся стена
в неровных линиях,
в крапинках стена
Солнце
яростными ливнями
хлещет из окна!
Не лучи уже,
а ворохи
нитей
пламенных и сочных
Съели солнечные волки
зайцев солнечных.
Снег
Этой ночью
первый снег летел в окно.
Этим утром
снег идти не перестал
Так идет он,
будто кто-то озорно,
как бутылку,
все окрестности взболтал.
И не знает снег,
куда лететь ему,
где найти ему
местечко для жилья.
И забыл он, где земля,
зачем земля,
почему трава и зелень почему.
То идет он сверху вниз,
то снизу вверх
озабоченный,
растерянный,
чудной
Я прекрасно понимаю
первый снег,
потому что так же было и со мной.
Время встало.
А потом пошло назад!
Все часы на свете
канули во тьму.
И забыл я, что сказать.
Зачем сказать.
Почему смеяться,
плакать почему.
Шла за осенью
весна,
потом
зима.
Позабыл я все слова,
все имена.
Позабыл я даже то,
как ты нужна,
ты об этом мне напомнила
сама.
Очень гордая,
сама пришла ко мне,
равнодушие обидное стерпя.
На твоих ресницах
тает первый снег
Что б я делал,
если б не было тебя?!
Слышишь?!
А. К.
Чайку́ бы!
Покрепче б!
С малиной!
Какие некстати мечты
Занозистый звон комариный.
Корявые сосны
А ты
далеко.
Как детство,
далеко.
Далеко,
как эта река
с названием-всплеском: Олекма
сейчас от тебя далека
Вхожу я под посвисты ветра,
как в воду, в дорожный азарт.
Я понял разлуку,
и это
не так мудрено
доказать.
Могу я плечом отодвинуть
от сердца глухую печаль.
И даже без писем
привыкнуть.
И даже без крова
смолчать
Я видел и землю и небо,
умею ответить врагу,
могу
без воды и без хлеба,
но без одного
не могу!
Пускай это слишком жестоко,
пускай я тебя огорчу,
прости меня!
Слышишь?!
Но только
в дороге я верить хочу,
что где-то на глобусе этом,
летящем,
как мир,
молодом,
озябшем,
продутом,
прогретом,
то темном,
а то золотом,
ты голову дымом дурманишь,
не знаешь ни ночи,
ни дня
и плачешь,
и руки ломаешь,
и ждешь,
как спасенья,
меня!
Однажды
Я проживу
не слишком долгий
век
все то,
что мне судьбой
отведено.
И постучится смерть
в мое окно.
И скажет:
«Собирайся,
человек»
Мои глаза
погаснут
не спеша.
Живое сердце
защемит в груди
А я отвечу смерти:
Не мешай!
Я занят
жизнью!
Слышишь?
Погоди!..
Послушай,
смерть!
Ликуя
и скорбя,
я столько раз
глядел в лицо
огню,
я столько
в памяти
всего
храню,
что там уже
нет места
для тебя!
Такие тайны
я не смог
открыть
и начатое
столько раз
бросал,
еще я столько
людям
не сказал,
что мне с тобой
не время
говорить!
И надо
каждым часом
дорожить,
мечту любую
выверив
трудом
Решил я
жить,
покуда буду
жить!
А смерть
решил оставить
на потом!
Стихи о моем имени
Ояру Вациетису
Мне говорят:
«Послушайте,
упрямиться чего вам?
Пришла пора исправить ошибки отцов.
Перемените имя.
Станьте
Родионом.
Или же Романом, в конце концов»
Мне это повторяют
А у меня на родине
в начале тридцатых
в круговерти дней
партийные родители
называли Робертами
спеленутых,
розовых,
орущих парней
Кулацкие обрезы ухали страшно.
Кружилась над Алтаем рыжая листва
Мне шепчут:
«Имя Роберт
пахнет иностранщиной»
А я усмехаюсь на эти слова.
Припомнитесь, тридцатые!
Вернись, тугое эхо!
Над миром неустроенным громыхни опять.
Я скажу о Роберте,
о Роберте Эйхе!
В честь его
стоило детей называть!
Я скажу об Эйхе.
Я верю:
мне знаком он
большой,
неторопливый, как река Иртыш
Приезжал в Косиху
секретарь крайкома.
Веселый человечище.
Могучий латыш.
Он приезжал в морозы,
по-сибирски лютые,
своей несокрушимостью
недругов разя.
Не пахло иностранщиной!
Пахло
Революцией!
И были у Революции
ясные глаза
А годы над страною летели громадно.
На почерневших реках
дождь проступал,
как сыпь
Товарищ Революция!
Неужто ты обманута?!
Товарищ Революция,
где же твой сын?
В какую мглу запрятан?
Каким исхлестан ветром?
Железный человечище.
Солдат Октября.
Какими
подлецами
растоптан,
оклеветан?..
Неужто,
Революция,
жизнь его
зря?!
От боли,
от обиды
напрягутся мышцы.
Но он и тогда не дрогнет,
все муки стерпя.
В своем последнем крике,
в последней самой мысли,
товарищ Революция,
он верил в тебя!..
Да будет ложь
бессильной.
Да будет полной
правда
Ты слышишь, Революция,
знамен багровых
плеск?
Во имя Революции
торжественно и прямо
навстречу письмам
Эйхе
встает партийный съезд!
Рокочет «Интернационал»
весомо и надежно.
И вот,
проклиная жестокое вранье,
поет Роберт Эйхе
мой незабвенный тезка!..
Спасибо вам, родители,
за имя мое
Наверно, где-то ждет меня
мой последний
день.
Кипят снега над степью.
Зубасто встали надолбы
Несем мы имена
удивительных людей.
Не уронить бы!
Не запятнать бы!
Шрифт
Фон