Я медленно закрываю глаза. Ощущение, что только что меня предали, заполняет каждую клетку моего организма и души. Как это вообще возможно? Почему всё повернулось именно таким образом? И неужели Елизавета не понимает, что только что унизила собственную дочь?
Мы можем идти? уточняет мать Лёли, и мне приходится опять вернуться в мерзкую реальность.
Вы да, а вот у девочки вроде как ещё урок, отвечает Николай Алексеевич. Всего доброго.
До свидания, Елизавета поскорей ретируется из помещения, но не забывает при этом сердито посмотреть на меня.
Ну что, Минаева? еле слышно интересуется у меня Чернова. Добилась своего?
Вы даже представить себе не можете, как же много я хотела бы
сказать этой женщине. Вообще всем, кто находился в этом помещении, да и не только им. И плохо понимаю, какие чудеса выдержки заставляют меня держать рот на замке и просто молча покинуть кабинет директора. Или это не чудо было, а заурядное отчаяние?
Разумеется, когда мы возвращаемся в кабинет, от урока остаётся от силы минут двадцать, но вряд ли кто-то оказывается опечален этим событием, включая саму классную даму.
Одноклассники Лёли нехотя разбредаются по местам, и я почти сразу нахожу взглядом того самого Толика. Мальчишка смотрит на меня победным взглядом, и словно молча интересуется, что же могу я ему сделать. И знаете, это становится для меня последней каплей. Красной тряпкой для быка.
Ну что, доволен собой? интересуюсь у Анатолия прохладным тоном.
Минаева, сядь на место, пытается встрять Чернова, но мне не до неё. Или тебе мало одного представления в кабинете у директора?
Гордишься тем, что сделал? продолжаю, потому что плевать хотела и на эту мегеру, и на камеры. Герой, что тут ещё сказать.
А ты стукачка, тут же фыркает мальчишка. Шуток не понимаешь, чуть что сразу бежишь докладывать.
Я стукачка, ты герой, пожимаю плечами. Молодец, не побоялся выступить втихую против девчонки, что меньше тебя раза в полтора. Это ведь даже круче, чем если бы пошёл на носорога с голыми руками!
В классе слышатся смешки, но в этот раз они обращены не ко мне.
Уверена, об этом подвиге обязательно нужно рассказать.
Мальчишка сдвигает брови не нравится ему становиться объектом насмешек. Не привык к такому «положительный Толик, крепкий троечник».
И кому пойдёшь стучать на этот раз? с вызовом интересуется он. Интересно, классный руководитель здесь для украшения сидит, или она уже вытащила попкорн? К директору ходила, теперь к моим родакам побежишь?
Зачем? напоказ удивляюсь я. У них было восемнадцать лет, чтобы воспитать такого обалдуя, как ты. Дальше уже бесполезно. Другое дело присаживаюсь на краешек своей парты, лицом к классу всё-таки удобно, что она самая первая. И якобы в задумчивости постукиваю указательным пальцем по губам. Другое дело, поколения будущие.
Меня пока не понимают, но от школьников я ничего другого и не ждала. Это ведь дети, со своими незрелыми сознательностью и осознанностью. Но как раз благодаря ней я могу продолжить своё шоу.
Знаешь, я не отрицаю, что возможно когда-нибудь ты женишься на какой-нибудь отчаявшейся девушке, у которой не будет претензий и иных перспектив, говорю, а фоном опять тихие смешки. Толпе всё равно кого задирать. Единственное, что важно шоу и свежая кровь. Возможно бедняжка даже родит тебе детей. Про мальчиков ничего сказать не могу, но дочки Маленькие принцессы, очаровательные и милые. Они будут заливисто смеяться и лепетать «папочка» с нежностью и любовью. Дочка может обнимать тебя крепко, но при этом очень ласково, и ты готов весь мир положить к её ногам, потому что ты папа, а это не пустой звук.
А вот теперь никто не смеётся. Они могут не понимать, о чём я, но интонация и тембр голоса делают своё дело. Я это умею завораживать и заставлять слушать меня, притом так, чтобы не только услышал, но и задумался.
Особенно девочки чудесны лет в восемь-девять, потому что уже вполне осознают всё, что происходит вокруг них, но при этом по-прежнему считают папу всемогущим. Самым сильным и справедливым героем, до которого далеко бэтмену и человеку-пауку. И когда размышляют в своих детских мечтах о своём будущем принце, то так или иначе там будет проскакивать мысль «как мой папа». Ну что, Толя? Представил весь груз свалившегося на тебя счастья?
А Толя молчит, и только морщит лоб. Сложно даются крепкому троечнику подобные мыслительные выкладки.
А теперь представь, каково будет этим очаровательным малюткам узнать, что их герой, любимый и обожаемый папочка, был низким и подлым даже не хулиганом ничтожеством. И главный его подвиг унижение девочки, которая его младше и меньше, притом не потому, что эта девочка что-то ему сделала, а чтобы снискать минутной славы. Готов к такому будущему, Толенька? спрашиваю это с совершенно нечитаемым лицом и нейтральным голосом, потому что равнодушие пугает гораздо сильнее, чем гнев. Поверь, я смогу дождаться нужного часа, потому что очень, очень терпелива. А ты?
Тишина в кабинете стоит несколько секунд такая, какой не в состоянии добиться даже Чернова. А мальчик смотрит на меня непонимающим взглядом, и это нормально. До него дойдёт намного позже.